Андрей Филимонов: «Писателю вредно читать рецензии на свои книги»

Тонкий, ироничный и парадоксальный Андрей Филимонов с удовольствием рассказывает об Индии, раскрывает причину отказа от поездов и делится уникальным взглядом на поэзию. 

— Каким Ваш родной город был в годы Вашего детства?

— Томск — город мистический, многослойный, там постоянно происходят встречи с призраками. Недавно, будучи в Томске, я заглянул в гости к директору Музея политических репрессий. Это бывшая тюрьма НКВД прямо напротив мэрии, на главной улице. Четыре сохранившихся тюремных камеры превращены в выставочные залы. Мы пили чай в директорском закутке, как вдруг испуганная смотрительница прибежала с сообщением: по музею ходит странный человек. Выглянули — действительно странный, то ли пьян, то ли болен. Покачивается, отвечает невпопад.

— Мы сегодня закрыты, — говорит директор. — Приходите завтра.

— Завтра не будет, — бормочет непрошеный гость.

— Что вам нужно? Вы кто?

— Я ничего. Меня убили в этом застенке.

Вот так отлично посидели, попили чаю. И подобные встречи для Томска — обычное дело. Лет сорок назад в городе завёлся Саша Пушкин — чёрные кудри, крылатка, гордый профиль, летящая походка. Производил неизгладимое впечатление, считался местной достопримечательностью. Потом Пушкин куда-то исчез, но в городе о нём долго вспоминали, потому что город был тихий провинциальный и, к тому же, закрытый для внешнего мира, вроде средневековой Японии. Иностранцев не пускали в Томск, пока жива была советская власть. В двадцати километрах к северу от Томска, за колючей проволокой, на берегу реки располагался несуществующий город Почтовый. От словосочетания «почтовый ящик». На картах СССР этого города не было. Там обогащали плутоний для атомных бомб, на заводе, строительство которого курировал лично Берия. Во время войны его сын был курсантом томского танкового училища. Любящий отец приезжал навещать мальчика и заодно решил построить здесь ядерный реактор. Как говорится, хороший шофёр зря машину не гоняет.

— Во что верили люди? О чём мечтали?

— О чём могли мечтать люди, живущие в таком месте? В первую очередь, о том, чтобы ничего лишнего не вытекло из реактора.

— Насколько для Вас важно путешествие?

— Раньше я много путешествовал в поездах дальнего следования, но после того, как РЖД запретило пассажирам курить, я бросил поезда и пользуюсь только самолётами. Хотя в Индии, где на железной дороге тоже действует no smoking rule, проблема решается просто — даёшь десять рупий проводнику и дымишь в тамбуре сколько хочешь. Тем временем проводник стоит на стрёме, чтобы тебя не засёк военный патруль, который зачем-то мотается туда-сюда по всему составу.

— Какие самые любимые места на планете?

— Индия — моё любимое место на планете. А в самой Индии — Гималаи. Четыре года назад я побывал в Сиккиме и с тех пор мечтаю туда вернуться. Любовь началась на границе штата, где над забором висел огромный баннер Sikkim is non-smoker state. Из-за забора валили клубы дыма. Оказалось, там курят полицейские. Я спросил, не найдется ли огонька, они заулыбались: welcome. В первом же местном магазинчике нам попалось вино «И ты, Брут!». Я был в Сиккиме с группой паломников-буддистов из России. Мы арендовали джип и объехали невероятное количество монастырей, пробираясь по узким серпантинам, ведущим из одной затерянной горной долины в другую. Люди, которые там живут, совершенно серьёзно спрашивали: к какой касте вы принадлежите, сэр? А в Гангтоке, столице Сиккима, таксист-тибетец, эмигрант из Китая, так полюбил нас с товарищем, что привез к себе домой и всё приговаривал: я чувствую, мы были членами одной семьи в прошлой жизни. Мы пили ром и играли в бильярд с буддийскими монахами под огромными портретами Че Гевары и Джима Моррисона. Наш новый друг, оборотистый, как все таксисты мира, был ещё и владельцем бильярдной. Не знаю насчёт прошлой жизни, но в Гималаях я чувствовал себя как дома. Наверное, для того люди и путешествуют, чтобы найти свой настоящий дом.

— Ваши книги известны в России и за рубежом. В чём их главное послание человечеству? Как Вы определите это как автор?

— Что-то я не встречал в метро читателей моих романов. Может быть, не по тем веткам езжу. Над переводом «Головастика и святых» на английский сейчас работает чудесная Анна Фишер из Сан-Франциско. Недавно в Америке вышел её перевод «12 стульев». Русскоязычные читатели «Головастика» в США уже отметили сходство между бытием сибирской деревни и американского захолустья.

Когда я пишу, то, чаще всего, обращаюсь не к человечеству, а к конкретному человеку. Практически каждый эпизод в моих книгах имеет своего адресата, которому я рассказываю некую часть историю. Я всегда знаю, «для кого» пишу. Но это вопрос внутренней писательской кухни, у каждого свои рецепты, и другим они не подходят.

— Насколько для Вас значимы премии, номинации и отзывы? Это мешает писать или, наоборот, вдохновляет?

— Когда книга закончена и роль творца исполнена, автор становится крайне уязвимым существом. Я думаю, писателю вредно читать рецензии на свои книги. Положительные раздувают писательское эго, ругательные усиливают комплекс неполноценности. И те, и другие отвлекают от работы. Хорошо, что есть профессионалы, занимающиеся postproduction, которые знают, как превратить вдохновение в товар на книжном рынке. Номинации и премии — это их работа. Номинация на премию — вещь хорошая, но скоропортящаяся. Попробуйте вспомнить имена Нобелевских лауреатов прошлого десятилетия. У меня не получилось.

— Книга «Головастик и святые» — это о маленьком мирке посреди чужой и непонятной Вселенной или нет? Как Вы сами определите жанр этого произведения?

— «Головастик и святые» — это история о том, какие гомеровские страсти могут разворачиваться на любом пространстве, на самом маленьком клочке суши. Жители двух деревень, описанных в романе, словно герои мифа, существуют в пространстве, где всё зависит только от них, где никто не придёт им на помощь, и где в борьбе друг с другом они могут рассчитывать только на себя и ещё, может быть, на потусторонние какие-то силы. При этом они придумывают друг о друге массу конспирологических историй: «Соседи нас по-соседски ненавидят. Распускают сказочную брехню, что мы, дескать, не люди, а ходячие мертвяки, оставшиеся после ядерного взрыва на секретном полигоне. Мечтают сбросить в реку, стереть деревню Бездорожную с карты мира, и завладеть нашим добром». Оказывается, такое мифотворчество рождается при любом столкновении не то, что цивилизаций, а просто соседних деревенек.

Жанр этой книги я бы определил как эпос, который мог бы написать Василий Шукшин, если бы прошёл мескалиновый курс у Дона Хуана.

— Вы пишете стихи. Значит, любите их читать. Кто Ваши любимые поэты? Почему?

— Пишу до сих пор, иногда выкладываю в Фейсбук, хотя потом за это всегда бывает стыдно. Увы, графомания сродни наркомании. Соскочить очень трудно. К счастью, это происходит нечасто, и со временем я надеюсь на естественное отвыкание.

Читать стихи — другое дело. Это приятно и не стыдно. Тем более, что вокруг много прекрасных поэтов. Происходит какой-то, можно сказать, ренессанс русской поэзии. Люблю читать стихи друзей из поэтического сообщества «Кастоправда». И вам советую. Классику тоже люблю. Недавно прочёл «Евгения Онегина» — много смеялся. «Желать обнять у вас колени» или «Кончаю, страшно перечесть», на мой взгляд, настоящие шедевры любовной юмористики. Я не очень люблю стихи поэтов, лишённых чувства юмора (Гумилёв, Пастернак, Цветаева). Зато Кузьмина, Северянина, Мандельштама довольно часто достаю с книжной полки.

— Над чем Вы сейчас работаете? Расскажете о творческих планах?

— В данный момент я провожу кастинг среди своих замыслов. Некоторые из них претендуют на то, чтобы стать романом. Но пока ни один выдержал строгих условий конкурсного отбора.

Андрей Викторович Филимонов — писатель, поэт, журналист, автор нескольких поэтических сборников, романов «Головастик и святые» (шорт-лист премий «Национальный бестселлер» и «НОС») и «Рецепты сотворения мира».

Родился в 1969 году в Томске. Окончил философский факультет Томского государственного университета (1994).

Его книга «Рецепты сотворения мира» — это «сказка, основанная на реальном опыте», квест в лабиринте семейной истории, петляющей от Парижа до Сибири через весь XX век. Члены семьи — самые обычные люди: предатели и герои, эмигранты и коммунисты, жертвы репрессий и кавалеры орденов. Никто из них не рассказал о своей жизни. В лучшем случае — оставил в семейном архиве несколько писем… И главный герой романа отправляется на тот берег Леты, чтобы лично пообщаться с тенями забытых предков.

Интервью: Александра Багречевская
Фото из личного архива Андрея Филимонова