В театре «Приют комедианта» 10 и 11 декабря прошли премьерные показы спектакля Виталия Любского «Щелкунчик». Несмотря на предновогоднюю пору и на выходные дни сказка получилась совсем не детской и уж точно не доброй — это и прекрасно.
При возрастной маркировке «12+» и вполне однозначном описании спектакля на сайте театра и в нашем анонсе, дневной дополнительный показ в воскресенье был организован для совсем маленьких детей — лет пяти-шести.
Родители, пришедшие на традиционную новогоднюю сказку, надеюсь, были хоть немного удивлены. Ведь происходящее на сцене крайне мало напоминает как одноимённый балет, так и старый мультфильм с музыкой из него. Более того, Виталий Любский в своей постановке явно дистанцируется и от балета, и от самого Чайковского. Сначала Крысиный король меланхолично наигрывает на пианино пьесу «Октябрь. Осенняя песнь» из цикла «Времена года», затем стоявшему на пианино миниатюрному бюсту композитора сворачивают голову.
«Самое трудное, что только есть на свете, это сказка», — произносит первый из появляющихся на сцене персонажей, Дроссельмейер. Ещё бы…
Рационально используя крайне ограниченное пространство сцены, в «Приюте комедианта» освоили мобильные двусторонние декорации. В «Идиоте» Петра Шерешевского двумя месяцами ранее серые стены забегаловки с шавермой, будучи развёрнутыми, оказывались модулями квартиры Настасьи Филипповны. В «Щелкунчике» же пианино из дома советника медицины Штальбаума при развороте на колёсиках превращалось в колыбель принцессы Пирлипат.
Три стены в королевском дворце или в доме советника — просто занавесы, на которые нанесены контуры окон и дверей. Такой же рисунок — в светящемся изнутри чемодане Дроссельмейера, откуда тот достаёт то плоские фигурки членов семьи Штальбаума, то связку сарделек.
На особую атмосферу спектакля эффективно работают музыка и свет. Пара секунд — и мы не в уютном доме, а в вентиляционной шахте.
«Рафинированный мир людей далеко не такой милый, каким кажется на первый взгляд», — говорится в аннотации спектакля. О, да! Советник медицины и его родня двигаются и говорят словно куклы-марионетки на шарнирах — не зря в постановочной части спектакля указан режиссёр по пластике. В своём розово-сахарном уюте они и так выглядят искусственно, Любский лишь делает эту искусственность выпуклой и рельефной.
Самые органичные и самые ожидаемые персонажи постановки — крысы. Пускай они безмолвны и появляются только в темноте, зато их движения плавные и закруглённые, а светящиеся красным глаза в овальных прорезях чёрных масок уводят нас к самым весёлым компьютерным играм новейшей эпохи. При этом чёрные кожаные плащи вызывают ассоциацию с «Ночным портье». Краш на крыс.
Шедеврально и то, что Крысиный король носит с собой маленький чемоданчик с большой красной кнопкой. Так и подмывает спросить: «Вы кого имели в виду, товарищ режиссёр?»
Крыс режиссёр явно романтизирует. Нет, безусловно, они плохие парни, но уж больно стильные и крутые. И очень уж явные антагонисты, ужиться с которыми приторным людям невозможно. Хорошо, что этот спектакль поставила не Светлана Князева, иначе, скорее всего, крысы водили бы хоровод с Мари и Фрицем, детьми советника медицины Штальбаума, а сам советник с удовольствием сыграл бы с Крысиным королём партию в шахматы при живом содействии Щелкунчика, Дроссельмейера-младшего.
Шутки в спектакле тоже не детские. И не добрые. Когда Дроссельмейер, возвратившийся из опасного кругосветного путешествия в поисках ореха Кракатук и встретивший на своём пути даже сурового сибирского мужика (ein harter sibirischer mann), теряет глаз, король спрашивает его: «Вы ведь повидали мир, хоть одним глазком?» Зал смеётся, хотя шутка очень спорная. И нетолерантная.
История Щелкунчика столь же недобрая. Принцесса Пирлипат использовала дар Дроссельмейера-младшего, чтобы избавиться от колдовских чар. Когда же заколдованным оказался сам её спаситель, и помощь потребовалась уже ему — в виде благодарной и жертвенной любви — она цинично вытерла об него ноги и вернулась к обычной жизни.
Рассмотрев режиссёрское прочтение сказки, обратимся к судьбе её автора. Молодой Эрнст Теодор Амадей Гофман желал посвятить свою жизнь искусствам: литературе (в частности, критике), музыке и живописи. Но ради куска хлеба и по воле родителей пришлось стать юристом и вдоволь насмотреться на подлых, вороватых и примитивных чиновников. Днём он носил маску законника, а по вечерам раскрепощал сознание при помощи алкоголя. Так и родился образ заколдованного уродца с квадратной челюстью, который яростно отбивается от несметной крысиной тучи, желающей варварски уничтожить последние ростки надежды на лучшее.
«Когда, невзирая на моё лицо, меня полюбит юная и прекрасная девушка», — предвкушал Щелкунчик избавление от чар Мышильды. Самого же Гофмана поддерживал только любимый кот Мурр, которого писатель завёл за четыре года до смерти.
В молодости в Кёнигсбергском университете он слушал лекции Канта, а уже во взрослом возрасте состоял в переписке с Бетховеном, выражавшим Гофману свою признательность. Но всё это не принесло писателю счастья — он умер в возрасте 46 лет от паралича. Крысы победили Щелкунчика, а юная и прекрасная девушка так и не пришла.
Текст: Евгений Веснин
Фото: Полина Назарова
Прокомментируйте первым "Время недобрых сказок"