Иван Курочкин: «С адом у нас разговор короткий»

Фронтмен группы «Электрофорез» Иван Курочкин в эксклюзивном интервью Охтинскому пресс-центру рассуждает о существовании независимых музыкантов в России, о рэпе и русском роке, о профессии и самообразовании.

— Вы много говорили в своём эфире в Инстаграме о печальной ситуации, связанной с отменой концертов из-за самоизоляции и запрета массовых мероприятий. Какие чувства эта ситуация у Вас вызывает?

— Как человек, который очень любит сидеть дома, не могу сказать, что эта ситуация меня сильно напрягает. Если же говорить о ситуации в индустрии, то, с одной стороны, я понимаю, почему все так возбудились, а, с другой стороны, — не понимаю.

Я рассуждаю так: если ты музыкант, особенно если ты музыкант в России, то почему ты уверен, что всё будет круто? В какой момент жизни на тебя снизошла такая уверенность? Нет! Этого не будет и не должно быть! У человека есть разные ипостаси: человек-художник и человек-гражданин. То, что хорошо гражданину, может быть плохо художнику — и наоборот. Как у русских с немцами в замечательной поговорке.

Некоторые музыканты берут ипотеку и считают это нормальным: ты музыкант и ты можешь позволить себе респектабельный образ жизни, не работая. Это странно. Возможно, это европейская тенденция, хотя, честно говоря, большинство инди-музыкантов в Европе ещё где-то работает.

Сегодняшняя ситуация для многих стала своеобразным «спуском на землю». А ещё — уроком для молодых музыкантов: да, такое дерьмо в жизни случается. Нужно просто быть к этому готовым. Ведь это могло случиться по любым причинам, — например, тебя просто могли перестать слушать.

— Вы сказали, что любите сидеть дома. Получается, что эмоционально Вам самоизоляцию переносить не очень тяжело?

— Конечно, тяжело. Ты постоянно сидишь дома и понимаешь, что особо никуда не выйти. Нет, чисто технически выйти ты можешь, особенно в Петербурге. Но я в этом году уже болел гриппом. Четыре дня у меня была высокая температура, а восстановление заняло месяц. Я чувствовал, что нездоров, ещё недели три как минимум.

Если болезнь, вызванная коронавирусом, будет проходить всего лишь как обычный грипп, то я бы не хотел заболеть нарочно. Это не здорово. Когда я болел гриппом, то не мог вообще ничего делать. Смотрел «Следствие вели» с Леонидом Каневским, потому что при этом не нужно думать. Ты просто смотришь, а вокруг тебя ничего не существует.

Так что я не хотел бы заразиться коронавирусом, даже в лёгкой форме. И никому не советую, потому что это как лотерея, где можно вытянуть не совсем счастливый билет.

— Приведу цитату из Вашего эфира: «Всё мимолётно, эфемерно — это и классно. Жизнь становится интереснее». Это действительно классно?

— Для живого, чувствующего музыканта, — конечно, классно. Ты начинаешь всерьёз задумываться о многом. Ещё недавно тебе казался нормальным твой жизненный цикл: ты едешь в тур, получаешь деньги. Когда он нарушается, то внутри поднимаются серьёзные вопросы, которые важны лично для тебя. Сейчас все чувствуют жизнь на кончиках пальцев.

Примерно для того же люди, наверное, и ходят на концерты — чтобы почувствовать себя живыми. Поучаствовать в слэме, обменяться энергией с артистами, поговорить с барменом, познакомиться с потенциальным партнёром противоположного пола, а, может, и своего — в некоторых случаях. (улыбается)

— Быть «просто счастливым» достаточно?

— Быть счастливым — это круто. Если ты можешь быть счастливым, то, наверное, и стремиться больше не к чему. Как мне кажется, художник — человек по своей сути неуёмный. Он постоянно хочет чего-то большего или меньшего, но не может находиться в стабильности — эмоциональной и поведенческой. Для большинства художников стабильность — не очень круто.

Конечно, есть люди, которые, по собственному мнению, постигли дзен. Они не выражают никаких эмоций. Но я человек европейской, русской традиции. Для меня эмоциональный обмен очень важен. И, естественно, я хочу быть счастливым.

— Вас устроило бы одноклеточное счастье?

— Мне кажется, оно никого бы не устроило. Сейчас уже нет такого, что ты купил дачу или машину и стал счастливым. Нужно ещё ходить на курсы грузинского языка, а ещё — чтобы у тебя был классный Инстаграм. Нужны разные штучки, которые необходимо собирать. Как же называлась игра на “Dendy”, где бегал сантехник и собирал всякое?.. «Марио».

— А Вы ещё застали “Dendy”?

— Да, я пошёл в первый класс в 1998 году и немного застал. Но у нас уже была “Sega”, а “Dendy” было не круто. Даже “Sega” была уже такое себе, потому что появилась первая “Playstation”, а у некоторых уже были дома компы. Вообще я тут недавно узнал, что никакого “Dendy” на самом деле не было, и это просто подделка, кажется, под “Nintendo”.

— Ещё одна цитата из более древнего интервью: «Чтобы вдохновляться, кому-то нужно быть в депрессии, кому-то — в приподнятом настроении». А Вам что нужно?

— Хороший вопрос! Мне просто нужно свободное время.

Люди ходят по этим пикам: то у них всё хорошо, то плохо. Есть биполярное расстройство, когда это выражено экстремально, в болезненных формах. Я холерик, у меня широкий эмоциональный диапазон: сегодня ты такой, а завтра — совсем другой. Для меня оба этих состояния являются нормальными, я признаю их. И могу творить.

— Кого Вы всерьёз считаете предшественниками? Это “Depeche Mode” и наша «Технология» или совершенно другие названия?

— Представим, что есть группа, похожая на «Кино». Когда музыкантам задают вопрос о сходстве из музыки с «Кино», те отвечают, что это совершенно разные вещи, две капли разной воды.

Ты в любом случае находишься в течении современного музыкального потока. Не могу сказать, что у меня есть явные предшественники. Точно знаю, что никогда не слушал «Технологию». “Depeche Mode” слушал, но не могу сказать, что считаю их невероятным авторитетом. Да, они прикольные и классные. Но, как и наша условная группа, похожая на «Кино», я буду отрицать, что мы похожи на “Depeche Mode”.

— Я не пытаюсь ни с кем Вас сравнивать, интересно другое: где Вы сам видите свои корни?

— В первую очередь, мне нравится грустная музыка с тёмным оттенком, особенно, если она хорошо сделана. При этом есть вещи, которые я не понимаю, например, рэп и хип-хоп. Эта сфера мне непонятна, и я не хочу в неё углубляться. Могу немного послушать, чтобы получить представление о том, кто такой, например, Lil Peep. Но на этом всё заканчивается, и я продолжаю слушать чуваков, которые мне нравятся: “She Past Away” или что-то в этом роде.

— Вы не слушаете «Технологию», при этом три года назад спели «Нажми на кнопку». Это был стёб или, наоборот, дань уважения?

— Просто это прикольная песня. В клубе «16 тонн» проходила церемония вручения премии. Организаторы сказали, что нам идеально подойдёт именно эта песня. Мы поверили и спели. Как мне кажется, неплохо получилось.

— Вы неплохо относитесь к русскому року, называли в качестве достойных образцов «Король и Шут» и «Сплин». А более ранние группы знаете, уважаете?

— Меня раздражает, когда люди откровенно шеймят что-то, например, русский рок. Жанр был очень популярным, лет двадцать назад эту музыку слушали почти все. А потом многие стали говорить: «фу». Есть такая англоязычная группа «Тесла бой» — она основана человеком, который когда-то звучал на «Нашем радио» и пел по-русски.

Я хорошо отношусь к русскому року, потому что он довольно-таки честен, в большинстве случаев. Но, простите, элита в Москве в моей ранней молодости слушала как раз «Тесла бой» и подобное, всё на английском. Петь на русском языке в те годы считалось жутким зашкваром. Меня всю жизнь от этого тошнило. Говоря языком этих людей, лучше быть «говнарём», но уверенным в том, что ты слушаешь именно эту музыку, она тебе нравится и плевать на всех остальных. Да, ты можешь меняться, но это не значит, что, например, группа «Король и Шут» плохая. И ей не нужны оправдания, она сама по себе очень классная.

Мы говорим сейчас о популярном русском роке, а не, скажем, о группе «Соломенные еноты».

— Вы знаете «Соломенных енотов»?

— Мне кажется, что люди, которые занимаются музыкой, интересуются тем, что было сделано до них. «Соломенные еноты» — очень интересная группа, как и, например, «Инструкция по выживанию». Это же часть истории нашей страны! Я пытаюсь быть патриотичным в отношении музыки и интересуюсь группами не очень популярными, но от этого не менее интересными.

Нам нужно разобраться с имеющимся музыкальным наследием. Именно сейчас, пока мы сидим дома, есть возможность что-то послушать и систематизировать. К сожалению, по русской музыке нет нормального справочника. Есть «Музпросвет» Горохова, но он говорит обо всех мировых жанрах, а по русской музыке такого нет. Что-то писал Стогов, но всё это уже устарело.

Хотелось бы появления серьёзного материала по русским группам и не только по андеграундным. Мне, если честно, очень интересны взаимоотношения Аллегровой и Пугачёвой. Это прикольно. Оказывается, Аллегрова забрала у Пугачёвой низовую историю. У Пугачёвой мало песен про, например, угонщиц, а Аллегрова взяла эту часть образа Пугачёвой и круто его использовала. Кроме того, это две сильные артистки, яркие и интересные. Пугачёва — точно, Аллегрова, конечно, специфичная женщина. Некоторые могут воспринять это как иронию: смотрите, кто-то интересуется Аллегровой. Но Пугачёва — гораздо больший музыкант, чем люди, которые говорят со мной и считают себя таковыми. В том числе, и я сам на данный момент.

— Тогда ещё немного философии. Согласно Альберу Камю, «ты только тогда человек, когда бунтуешь против того, что есть, когда хочешь несбыточного, хочешь другую вселенную с другими правилами». А Вы хотите другую вселенную?

— Смотря что подразумевать под вселенной. Мне кажется, что русский человек всегда находится в раздумьях о том, что было бы, если бы всё сложилось по-другому. Было бы другое правительство, другие режиссёры, другие священники — всё было бы иначе.

В какой-то момент нужно начать принимать себя таким, какой ты есть: и как человек, и как семья, и как народ. Когда ты принимаешь это, то начинаешь понимать: «Ага, вот эти недостатки тебе мешают» — и планомерно бороться с ними.

«Не стоит прогибаться под изменчивый мир, пусть лучше он прогнётся под нас», — наверное, да. При этом я не готов отвечать на такие вопросы, потому что не вижу сейчас музыкантов, которые бы определяли повестку или что-то символизировали. Есть только какой-то эрзац.

Музыкант должен заниматься музыкой и получать свои накопления на iTunes. Когда я вижу, как кто-то пытается что-то заявить, мне это видится странным, я ощущаю колоссальную неправду. Ничего же не меняется — ни художественный мир, ни, тем более, политический. У меня есть ощущение, что сейчас в России музыка — это игра. Ждать от неё чего-то настоящего, кроме приятного времяпровождения, — слишком серьёзно.

Я не знаю ни одного музыканта, который мог бы что-нибудь изменить. Или того, кому реально грозила бы какая-нибудь опасность. Есть рэперы, которые пострадали во время «ментовских войн», но в итоге, вроде бы, им это принесло только профит. Я помню рассказ музыкантов группы «Барто» про их туры начала нулевых, когда ты садился в поезд и мог получить по морде просто так, потому что кто-то напился. Сейчас такого нет, всё предельно стерильно.

Мы ездим только в плацкарте — нам неприятно в купе, — и я не видел ничего сверхъестественного. Был только один случай за примерно триста поездок. Если вы ездите на поезде редко и только между Петербургом и Москвой, то вы не видели драк, конфликтов.

Для того, чтобы иметь серьёзное влияние, нужно чем-то рисковать, а ещё — помогать. Сейчас отличное время, чтобы проявить себя не только как музыканту, но и как личности. Но где все музыканты? Они просят кинуть им донейшн на карту. А когда потом мы будем читать декларации какого-нибудь музыканта, нужно вспоминать, что он делал как личность в этот период.

— Ваша фраза из эфира: «Не видел умных музыкантов, сердце важнее мозга» относится сюда же?

— Да. Я в очень ограниченном объёме интересуюсь вещами, которые не входят в круг моих культурных, политических и иных умственных интересов. Да, сейчас меня сильно интересует политика — как и любого человека, наверное.

Когда мне было лет двадцать, я встречал много людей, которые очень глубоко изучали все модные течения, например, театр жестокости Арто. А сейчас, в двадцать восемь, меня интересует вопрос, который стоит задавать другим: «Что ты умеешь?» Да, ты не пытаешься олицетворять человека через работу, но, если ты чем-то занимаешься в России, это тебя обязательно отражает.

Если ты музыкант, то ты музыкант. Ты мог бы быть банкиром или программистом, но ты музыкант, и это часть твоей личности. В первую очередь, мне интересно, чему человек научился. Для того, чтобы с тобой было интересно, ты должен что-то уметь.

— В этом смысле приятно, что Вы топите за самообразование.

— Конечно. Это вполне тривиальная мысль. Мне кажется, что сейчас самое время не альбомы записывать, а задумываться о том, каким будет через некоторое время рынок труда. Для молодых ребят из регионов — самое время. Думаю, что в Петербурге и в Москве всё будет нормально, а вот в регионах… Живя в большом городе, ты всегда мог пойти на низкооплачиваемую работу, не требующую особых навыков. Например, в «Сабвэй». Скорее всего, сейчас такие возможности исчезнут.

Если человек готов жить ради музыки и не заниматься ничем другим, — да, это здорово. Да, можно обучаться музыке. Но всё-таки, чтобы жить и не бомжевать, нужна ещё какая-то профессия. Я очень долго совмещал музыку и работу. Это важный момент, и он первичен по сравнению с тем, чтобы записать крутой альбом. Даже если ты сейчас его выпустишь, как ты будешь его монетизировать, если нет концертов? Не очень понятно. Да, тебе будут платить за скачивание музыки, но ты не получишь столько, сколько мог бы получить от тура.

— Вы живёте на Юго-Западе?

— Я жил там раньше, но не сейчас. К сожалению. Если бы я жил там сейчас, то мог бы гулять. Сейчас живу в центре, а тут гулять не получается. Если ты выйдешь куда-нибудь, то сразу встретишь человек десять и либо их заразишь, либо сам заразишься. Да и идти тут особо некуда.

— У независимого «Этюд-театра» есть две пьесы, посвящённые эстетике, стилистике, поэтике Юго-Запада. А четыре года назад они водили театрализованные экскурсии по микрорайону, начиная от метро «Автово». Вы что-нибудь об этом слышали?

— Нет, но очень заинтересовался. Юго-Запад — это место, где я вырос. Для любого человека место, где он вырос, обладает собственной, как Вы говорите, поэтикой. Если говорить проще, обладает определённым смыслом. Я с удовольствием посмотрю и даже как-то прокомментирую эти постановки. «Русский театральный андеграунд» — это они? Нашёл. И даже подписался.

— Вам есть, о чём жалеть?

— Как музыканта, меня всё устраивает. Я не всегда доволен собой, но поступательное развитие мне нравится. Наверное, я был бы менее счастливым человеком, если бы всё случилось по щелчку пальцев, без работы. Люди получают больше удовольствия от жизни, когда их счастье заслужено.

Как и любому человеку, мне жалко своё время. Больше всего жалею о времени, проведённом в институте, — это был мой фэйл. Пять лет — кто мне их вернёт? Больше жалеть не о чем.

— Как у Вас складываются отношения с внутренним адом?

— На данном жизненном этапе у меня всё хорошо. А сейчас — так вообще прекрасно: не надо никуда ехать, можно сидеть дома. Это моя мечта. Я бы ещё гулял… Но не может быть всё идеально.

Отдельного ада нет. Мы в нём уже находимся. Есть такое выражение: «Сидевших пускают к боженьке без доклада». Мне кажется, что у людей, которые большую часть жизни прожили в России — не в Москве, а в России — тоже есть определённые поблажки. С адом у нас разговор короткий.

— Почему Вы почти не играете ранние песни, особенно из первого альбома?

— Потому что они старые. Мы обычно летом делаем два концерта — в Петербурге и в Москве, — где играем старые песни. Эти концерты так и называем: «Песни, которые мы не играем».

Мне надоедает играть одни и те же песни. Когда у тебя тур в пятидесяти городах, то не всегда хочется играть что-то пятьдесят раз. А если это каждый год… Представляете, сто пятьдесят раз сыграть одну и ту же песню! Это просто безумие.

Кроме того, каждая песня — личная история. А если я сейчас в другом состоянии, то бывает тяжело перестроиться, вот она и уходит. Мы заменяем её на новую.

— Почему не играете «Вечер причёсок», хотя держите её в плейлисте под названием «Песни, которые мы играем»?

— Наверное, по той же причине. Её многие просят, но мне не всегда хочется её играть.

— Вечера романсов ещё планируете делать?

— Сейчас у меня нет ни желания, ни потребности их делать. Возможно, я бы сделал их в другой атмосфере. Потому что атмосфера баров и клубов весьма странно выглядит в случае с романсами. Я бы сделал это днём в каком-нибудь кафе.

Для меня этот формат не очень интересен и не очень хорош. Делать это просто ради денег мне не хочется. Для того, чтобы и я, и пришедшие люди получили удовольствие, хочется что-то придумать. В этом году точно ничего такого не будет.

Это как с онлайн-концертом. Если ты хочешь его сделать, он должен быть крутым, а не таким, что я видел: дома, в тапочках.

— Планируете ли возвращать гитару?

— С «Электрофорезом» — точно нет. Если только я не захочу стать бардом или начать карьеру в области городского романса. (улыбается)

Гитара — это круто. Но её нужно возить. А это дополнительно условные семь килограммов, которых мне не хочется. Совсем-совсем.

— У Вас с Ригой что-то специальное связано? Почему именно этому городу посвящена песня?

— Да, кое-что связано, но я буду хранить интригу. А ещё это просто красивый, классный город.

— У Линча вам нравится только «Твин Пикс» или полнометражные фильмы тоже?

— Я хотел бы избежать банальных реверансов в адрес Линча, потому что у него их и так хватает.

Может быть, поговорим о чём-нибудь русском? Чем я был очарован в последний раз? Недавно я вспоминал фильм «Москва» 2000 года как пример гениального музыкального сопровождения. Очень советую его посмотреть. Этим фильмом я действительно очарован — в том смысле, который вкладываю в него я. (улыбается)

— Если бы вместо «Электрофореза» Вы выбрали название «Пожилые бухгалтерши», которое рассматривали, судьба группы могла бы сложиться иначе?

— Если вспомнить, чему нас учат американские фильмы про узлы времени, то, наверное, да. Ничего нельзя менять. Но название не всегда многое значит, назваться можно было по-разному. Самый яркий пример, который я всегда привожу, — это компания Apple. Если бы она называлась по-другому, то ничего бы не поменялось.

Применительно к «Электрофорезу» — да, что-то изменилось бы, но не сильно. Возможно, в нашей жизни было бы больше юмора, потому что «Пожилые бухгалтерши» — это весело. «Электрофорез» звучит серьёзно. Наверное, тогда нам казалось, что мы очень серьёзные люди.

— Что означает стоящая у Вас на голове бутылка воды? Это просто прикол или уже какой-то ритуал?

— Да, во-первых, это прикол. Во-вторых, когда у тебя пятьдесят концертов, ты пытаешься что-то менять в ограниченном пространстве сцены. Например, придумывать для себя какие-то челленджи. Мне всегда интересно, упадёт эта бутылка или нет, в этом состоит внутренний вызов. Иногда она падает.

Возможно, когда группа «Электрофорез» станет суперпопулярной, на это будут приниматься ставки, и я буду в доле с букмекером. Заработаю свой первый миллиард, и всё будет классно. И потрачу его, как Боно, на африканских детей. Хотя, можно и на русских потратить, потому что им тоже не всегда хорошо.

— Тогда самый важный и серьёзный вопрос: почему Вашего кота зовут Меркурий?

— Об этом нужно спросить мою девушку. Она объясняет это так: она — Солнце, а он — ближайшая к ней планета, то есть Меркурий. Они рядом. Такова её версия событий. Меркурий — звучит круто, мне нравится.

Интервью: Евгений Веснин, Алиса Витковская
Фото: Instagram Ивана