По четвергам в 22:00 в эфире телеканала ТВ-3 идёт необычный сериал «Презумпция невиновности» — детективная история об адвокате, который обладает удивительным даром «чувствовать» невиновность своих подопечных и всегда готов защитить тех, кто оказался в беде. Одну из ролей в нём играет актриса из Санкт-Петербурга Яна Чигир, с которой мы обстоятельно поговорили о съёмках в кино, о профессиональном образовании и роли двух столиц в её жизни.
— Яна, мы с Вами беседуем первого июля — красивое, летнее число. Как Вы проводите лето? Отдыхаете, работаете?
— Я и отдыхаю, и работаю. Сейчас нахожусь в Москве — у меня съёмки, пробы… И гулять стараюсь много. Съездили с дочкой купаться и загорать.
— В апреле вышел в прокат фильм «Первый Оскар», в котором Вы сыграли роль врача. Уже успели посмотреть?
— Да, я была на премьере.
— Значит, Вы смотрите фильмы со своим участием?
— Да, смотрю. Стараюсь смотреть — для меня это важно. Не боюсь видеть себя на экране и анализировать, оценивать свою работу. То же самое я делаю на площадке: во время съёмок просматриваю плейбек. Смотрю и на свою работу, и на то, что получилось у всей команды. Для меня это важно.
— Обращаясь к Вашей биографии, я нашла несостыковку: где-то пишут, что Вы поступили в РГИСИ (Российский государственный институт сценических искусств — прим. ред.) сразу после школы, в 2007 году; другие источники указывают, что Вы начали обучаться актёрскому мастерству в 2009-м. В таком случае возраст у Вас был далеко не школьный, да и сниматься Вы начали раньше…
— Сейчас объясню. Я окончила школу в 2003 году. Поступала в Петербурге в нашу театральную академию — и не поступила с первого раза. Потом я год работала на телевидении и на других подработках. Ещё раз поступала — и поступила к Семёну Яковлевичу Спиваку. Но я — есть такое понятие — стала вольнослушателем. То есть, я могла посещать занятия, но без официального поступления на курс. Во время обучения я должна была доказать, что у меня, грубо говоря, есть шанс на зачисление.
Так я проучилась год на первом курсе, но потом поняла, что курс очень большой, что всё это сложно, и ушла оттуда. И уже в следующем, 2005 году, поехала поступать в Москву. Опять не поступила, но поняла, что не могу возвращаться в Петербург, и осталась в Москве жить. Начала ходить на кастинги, раздавать свои фотографии на киностудиях, подрабатывать официанткой, барменом, хостесс… И, благодаря своим хождениям, получила главную роль в фильме «Маршрут» с Александром Абдуловым.
— Это была Ваша первая работа?
— Да, первая серьёзная роль. Потом я опять поступала в театральный. Представляете, как мне было обидно? Я снималась в главной роли, обошла на кастинге всех претенденток, студенток, выпускниц театральных вузов… На работу взяли, а в театральный вуз… Я всегда доходила до третьих туров. Меня опять не взяли.
По-моему, ещё один раз я пробовала поступить — опять безуспешно. Очень сильно расстроилась, разобиделась на всех… (смеётся) Хотя мне очень хотелось всегда именно учиться и поступить, я была очарована этой атмосферой.
Когда я снялась в той картине, у меня появился агент, и меня стали всё больше и больше приглашать в кино, я стала сниматься постоянно. И в какой-то момент поняла, что образование всё-таки нужно. Нужно углубляться и развиваться в профессии, а тогда не были так распространены хорошие актёрские курсы, поэтому через несколько лет я опять решилась поступать, но поступала уже конкретно к педагогу, с которой была знакома — только в одно место, к одному мастеру. Собственно говоря, туда поступила и там уже отучилась.
— Ваша история очень напоминает путь, пройденный Вашим руководителем во ВГИКе, Владимиром Александровичем Грамматиковым: он поступил на режиссёрский факультет с пятого раза. Вам тоже, судя по всему, пришлось проявить настойчивость?
— Да, да… Видно, не случайно я к нему попала в итоге. Я ведь тоже пять раз поступала.
— Можно сказать, Вам повезло родиться в Петербурге: здесь и хороший театральный институт, и традиционно любят снимать кино. А если бы Вы росли в городе, где нет такой сильной «киношной среды», Вы бы отправились на другой конец страны ради неё?
— Думаю, да. Я и из Петербурга-то боялась переезжать. Может быть, если бы я росла в глубинке, у меня было бы больше мотивации куда-то двинуться. Потому что Петербург как столица — ты уже в зоне комфорта. А мы, мне кажется, начинаем совершать более сильные, активные действия вне зоны комфорта. Поэтому то, что я в Петербурге родилась, меня чуточку тормозило. Я два года поступала только в питерскую академию, а могла бы сразу пробовать в Москве. Но я боялась, не понимала, зачем: я же вроде в Питере, культурная столица, прекрасные театральные вузы, зачем куда-то ехать? Страшно, непонятно…
— Москва и Питер могут посоревноваться друг с другом как в плане профессионального становления, так и в плане образования, возможностей?
— Конечно. Города совершенно разные. Что касается сравнения театральных вузов: тут, думаю, вопрос не в городах. Все главные театральные вузы нашей страны различаются: ВГИК очень сильно отличается от школы-студии МХАТ, ГИТИС — от Щепки, от Щуки, питерской академии. Поэтому сравнивать ВГИК и питерскую академию, как Москву и Петербург, наверное, не совсем корректно.
ВГИК — единственный кинематографический вуз, и там подходы и образование немного отличаются от других театральных вузов. Безусловно, все города по-разному влияют на формирование творческой личности, но Петербург — это всё-таки про культуру, про внутренние поиски себя, духовные метания, и это всё прекрасно. Но мне как раз не хватало Москвы. Москва — это про решительность, про действие.
— И про кино?
— Да, что касается киноиндустрии — всё, в основном, в Москве. И все из Питера едут в Москву.
Моя лучшая подруга, с которой мы, кстати говоря, никак не могли поступить, с которой мы вместе приезжали и здесь провели тяжёлый год, в итоге окончила питерскую академию. Сейчас она актриса Малого драматического театра Додина. Прекрасная, замечательная актриса, но, естественно, она тоже очень хочет сниматься и на пробы ездит сюда, в Москву.
В Питере есть несколько компаний, которые снимают, но это совершенно другой масштаб, чем в Москве.
— Это заметно и по тому, что в Петербурге Вашим мастером был Семён Яковлевич Спивак — театральный режиссёр. Вероятно, Ваше обучение в РГИСИ было в первую очередь нацелено на игру в театре?
— Нет-нет… Во ВГИКе мы учимся точно так же, как и в обычном театральном вузе, — играть на сцене, у нас театральные педагоги. Кстати, интересно, что Вы говорите об этом, — во ВГИКе этого не хватало. Там точно так же преподают актёрское мастерство. Естественно, мы тоже ставим отрывки, спектакли, играем на сцене, делаем этюды…
И всё-таки главное для актёра — изначально, когда он учится, — не то, чтобы овладеть этой разницей, а в принципе научиться понимать, что такое актёрское мастерство, как работать с текстом, с ролью, с собой, как разбирать персонажа. А это единственное, что одинаково на начальном этапе работы и в театре, и в кино.
Но! Когда я училась во ВГИКе, часто задавала себе вопросы: у меня уже был съёмочный опыт, и я понимала, что он очень отличается от театрального. Я говорила мастеру, педагогам: «Слушайте, надо бы ввести занятие, — может быть, с камерой, — которое помогало бы учиться работать с телекамерами на съёмочной площадке». Во ВГИКе этого не было. Но чем хорош ВГИК — там много разных факультетов: режиссёры, операторы, продюсеры… Всё равно режиссёры постоянно пробуют что-то снимать, задействуют актёров, — таким образом у ребят появляется съёмочный опыт.
Но к чему я всё это веду? К тому, что я вчера пришла в свой институт на экзамен Владимира Александровича Грамматикова по актёрскому мастерству первого курса. Увидела, как Владимир Александрович с педагогом ввели прекрасное занятие: они снимают актёров. Появился такой вот предмет: они снимают монологи, учат ребят работать перед камерой, играть перед камерой.
— Продолжим разговор о театре. Просматривая некоторые Ваши видеовизитки разных лет, я обратила внимание, что в них Вы не раз подчёркивали: «В театре не служу». Почему не театр?
— В какой-то момент я хотела в театр. В принципе, это был повод для того, чтобы ещё раз поступать в театральный вуз, получать театральное образование, потому что в театр без образования не попадёшь, в отличие от кино. (смеётся)
Когда я окончила ВГИК, меня брали в театр, но я забеременела. А поступила я, считается, уже в позднем возрасте. В двадцать семь лет я окончила ВГИК, родила ребёнка — он маленький, грудной был. Естественно, тяжело было бы в театр устраиваться.
И потом я поняла, что мне уже около тридцати лет и, наверное, поздно думать о театре. В театр хорошо приходить молодым: в любом случае, в первое время придётся играть очень много маленьких ролей — это огромная занятость и маленькая зарплата… А когда ты уже взрослый человек с ребёнком, немного меняются приоритеты. Поэтому с театром просто не сложилось, к сожалению. Хотя, если честно, я действительно больше люблю кино.
— В одной из Ваших первых работ, в сериале «Если у вас нету тёти», Вы сыграли студентку Ёлку Савельеву. В начале между героиней и её мамой происходит следующий диалог: «Тебя на кастинг вызывают» — «Подумаешь, кастинг. Если хотите, это проверка на профпригодность» — «Ёлка, мастер узнает — вылетишь из института. Закончишь сначала институт, и потом все кастинги будут твои». Оно так и происходит?
— Да-да, обычно запрещают. Не советуют. Конечно, всё зависит от мастера, от мастерской. Во ВГИКе, например, у нас мастера и педагоги идут навстречу, потому что понимают, что конкуренция в этой профессии очень большая, и порой очень важно не упустить свой шанс. Естественно, все заинтересованы, чтобы ребята выпустились и работали, и если вдруг ты кому-то понравился, то грех это не использовать.
— А с Вами как было?
— Я пришла уже взрослая, и у меня был уже довольно-таки приличный съёмочный опыт. Все это понимали. На первом курсе я не снималась совсем, потому что он довольно плотный. Мой агент всем отказывала, все хотели, чтобы я наконец выучилась спокойно. А в конце первого курса меня утвердили в сериал «Наш домашний магазин» на главную роль. Там шестьдесят серий, и съёмки должны были проходить три или четыре месяца, почти без выходных, с утра до ночи.
Я очень сильно переживала, потому что съёмки были назначены на лето — я должна была летом сняться и пойти учиться на втором курсе. Но, к сожалению, они задержались и перенеслись на первый семестр. Генеральный продюсер сериала был хорошим другом моего мастера, они созвонились, он очень сильно попросил…
В итоге я сдала все экзамены прекрасно, у меня была только одна четвёрка по английскому. Всё сдала на пятёрки, всё успела, и у меня были очень хорошие работы и отрывки. Был один-два выходных в неделю, когда я приезжала во ВГИК, звонила всем ребятам, с которыми мы делали какие-то работы, и говорила: «Так, ребята, у меня один день, я приезжаю, и давайте с утра до вечера будем встречаться, репетировать, чтобы я никого не подвела, и всё это получилось». Просто я очень долго об этом мечтала, очень долго к этому стремилась и выкладывалась на максимум. Поэтому у меня получалось.
— Вы долго к этому стремились, наверняка продолжая ходить на кастинги. Получается, что кастинги — вечная проверка на «профпригодность», если прислушаться к той же Ёлке?
— У Ёлки была немножко другая ситуация: она же обманывала родителей, уже год как не училась, её отчислили, и она тайком снималась.
А профпригодность… Это проявляется в течение первых лет, когда ты пытаешься в профессии как-то барахтаться. Если ты профнепригоден, то в итоге никуда тебя не возьмут. Когда не могла поступить в театральный вуз, я всё время думала: «Может быть, это не моё, мне не надо?»
И ещё, естественно, вокруг куча людей, которые говорят неприятные вещи… Бывают совершенно неудачные и грубые кастинги, некорректные режиссёры, после которых ты тоже плачешь и думаешь: «Боже мой! Может быть, я такая ужасная, может быть, действительно это не моё, может быть — нет?»
И каждый раз, когда меня окончательно одолевали такие сомнения, происходило что-то… Как, например, с моим первым фильмом, когда я три года после школы пыталась поступить, и меня не брали в театральный. Я уже переехала в Москву, оказалась на улице, было очень сложно и тяжело. Нигде и никому я не была нужна, это было состояние ужасающего отчаяния. И вдруг я получаю главную роль в очень хорошем проекте, с потрясающими актёрами! Александра Абдулова я с детства любила безумно! И как после этого можно сомневаться? Думаешь: «Раз тебя выбрали из всех, значит, наверное, есть что-то в тебе? Значит, стоит это развивать».
Во время взросления, когда ты не можешь сам себя оценить, тебе нужны постоянная оценка со стороны и подтверждение: есть ли это в тебе, имеешь ли ты право? А с возрастом ты умнеешь и уже сам знаешь свои слабые и сильные стороны. Я стала лучше понимать себя, сама про себя всё хорошо знаю. Сейчас я уже понимаю, наконец, что мне не нужно подтверждение от кого-то.
— У Вас бывало выгорание? Или же, напротив, с каждой новой съёмкой процесс увлекает всё больше?
— Может быть, когда-то… К сожалению, очень давно не было такого периода, когда бы я снималась настолько нон-стоп, чтобы у меня было выгорание. Хотя, надеюсь, у меня сейчас такой период начнётся! (смеётся) В следующий раз обязательно с Вами поделюсь.
А если подумать… Иногда был очень тяжёлый график. Такой тяжёлый, что безумно устаёшь и уже вообще ничего не радует. Не можешь не то, чтобы играть — уже ни есть, ни сидеть не можешь, а хочешь только спать. Конечно, это не очень правильно.
Я сейчас читала замечательную книгу Мэттью Макконахи «Зелёный свет» и, конечно, смотрю, как работают прекрасные голливудские артисты… Я понимаю: чтобы сделать роль хорошо, невозможно работать в таком графике и невозможно участвовать в нескольких проектах одновременно. Конечно, будет усталость, будет выгорание — просто физическое. Но, Вы знаете, нет такого выгорания, чтобы мне работа надоела. Я каждый раз прихожу на площадку, на съёмки или на кастинг, ухожу оттуда — и у меня такой прилив счастья! Я каждый день благодарю Бога и думаю: «Господи, какая же я счастливая, как хорошо, как я люблю эту работу!» Так что тут выгорания вообще никакого быть не может.
— В 2020 году Вас упомянули в статье под любопытным названием: «Семь блондинок, которые внезапно исчезли с экранов». О Вас написано следующее: «…Яна снималась в самых популярных ТВ-сериалах 2010-х, но сейчас девушку можно видеть только в небольших эпизодах…» Могу предположить, что это и был тот самый тяжёлый период, о котором Вы только что рассказали?
— Да-да, конечно! Причём, скорее, не десятые годы, а начиная с первой моей картины 2006 года по 2011–2012 — это, наверное, самый насыщенный период, когда были и успешные, популярные сериалы, и главные роли, в основном.
Потом у меня был спад. Это произошло во ВГИКе — отчасти потому, что старались отказывать, пока я училась. Потом беременность, рождение ребёнка — я тоже выпала из работы на несколько лет, а вернуться обратно оказалось сложно. К тому же я перешла в другую возрастную категорию, а это тоже сложный момент. В определённом возрасте я была в определённом амплуа, в типаже, меня понимали, меня знали, меня приглашали на подобные роли. Потом я пропала — и переменилась. Да, предложений стало гораздо меньше. Видимо, режиссёрам было не совсем понятно, какая я, куда меня теперь приглашать — на какую роль, на какой типаж. Да и мне, наверное, не совсем было понятно. Сейчас, вроде бы, разобрались. (смеётся)
— В каких только жанрах Вы не снимались — от комедий до детективов и молодёжных проектов. Вас можно назвать разноплановой актрисой. Такой была и итальянская артистка Анна Маньяни, например: в роли несчастной женщины или светской львицы она смотрелась одинаково органично. И всё же считается, что наиболее для неё характерным был образ «женщины из народа». А какая черта преобладает в Вашем амплуа?
— Да, знаете, я абсолютно разноплановая. Я как раз зимой проходила обучение и сейчас делаю новое портфолио — осознанное. Для этого нужно понять, что мне внести, как мне себя позиционировать, чтобы кастинг-директорам и режиссёрам было проще понимать, на какую роль меня пригласить. В принципе, я могу играть почти весь диапазон ролей — и внутренним потенциалом, и внешним. Мне всё интересно, всё здорово. И круто, когда есть возможность не фокусироваться на чём-то одном.
Но, Вы знаете, в последнее время меня стали активно звать на характерных стерв — все как-то разглядели эту мою сторону. Сейчас одна такая роль за другой. Красивых, нервных, надломленных; где-то комедийных, где-то драматичных… но женщин стервозных, очень ярких, очень характерных. Это очень интересно внутренне.
Наверное, роли, которые у меня пока не сыграны, в которых меня пока что не видят (надо бы мне это немножко в себе изменить), где я могла бы максимально удачно проявиться — это очень сильные героини, исторические персонажи. Очень сильные внутренне женщины. Причём это не про любовную линию, а про крупные исторические фигуры.
— Вы всегда ощущали в себе внутреннюю готовность к подобным ролям?
— Всегда. С тех пор, как переехала в Москву и поняла, что, оказывается, я могу быть сильной, могу со всем справиться, узнала себя с другой стороны — да. Вопрос вот в чём: одно дело — знать про себя, а другое — ты почему-то не можешь проявить это и показать окружающим. Как раз о профпригодности, о которой Ёлка говорит: ждать какого-то постоянного подтверждения со стороны. Это очень неправильно. И свою дочь я воспитываю так, чтобы она с детства училась слушать саму себя, свой внутренний голос, своё сердце и не ждала никаких подтверждений со стороны. Потому что только внутри нас — наш путь, наша истина. Вот это я знала всегда.
— В одной из Ваших последних видеопрезентаций, говоря о «драматическом таланте», Вы произнесли такую фразу: «У меня столько боли, которую не могу выразить». Позвольте спросить: эта боль — настоящая?
— Я думаю, у большинства людей есть травмы, — в частности, детские, которые закинуты в подсознание. Если их вытащить, будет тяжело, больно. Наша профессия заключается как раз в том, чтобы вложить их в роль и превратить их в боль персонажа. Я недавно в новом фильме научилась: нашла ключик, средство, как это открывать, доставать и укладывать в роль.
— Продолжая разговор о разноплановости. Российская аудитория часто выносит на обсуждение проблему «замыленной» игры актёра: мол, перепрыгивает кузнечиком из фильма в фильм, а физиономия всё та же. При этом лицо становится узнаваемым. Для Вас это карьерный успех или халтура?
— Для каждого успех — это что-то своё. Для кого-то успех, когда просто рядом его близкие, солнце светит, на душе спокойно.
Я понимаю, что всё очень индивидуально. Я, например, очень разноплановая, но, тем не менее, у меня нет стопроцентного попадания в какой-то типаж. А другой актёр, возможно, не такой разноплановый, зато у него абсолютное, идеальное попадание в типаж героя-любовника. И, может быть, он бы и хотел проявиться иначе, но его бесконечно в этом видят и зовут на эти роли. А ему что — отказываться от этого? Не зарабатывать деньги и не реализовываться? Кому-то некомфортно…У всех разные амбиции. Как раз Мэттью Макконахи стало некомфортно быть заложником одного образа, и он стал совершать болезненные, рискованные шаги, чтобы это всё изменить. А кому-то хорошо существовать в этом образе: он ездит на этом. Зато мы все смотрим классные фильмы с его участием и получаем удовольствие. Почему бы и нет?
— Вы много раз говорили о жажде, которую испытываете ко всему новому: Вам хочется примерить на себе ещё много ролей. Значит, Вы довольны своей разноплановостью?
— Да, довольна. Я такая и по жизни.
— В одном из интервью Вы отметили, что некоторые режиссёры «любят глубокое погружение», и привели в пример Андрея Тарковского, который создавал необычные ситуации для своих актёров, чтобы те вошли в роль перед серьёзной сценой. Вы сказали, что «сейчас это делают редко». Жалеете об этом или, напротив, не нуждаетесь в подобном погружении?
— Знаете, Вы до этого мне напомнили про жажду до всего нового… У меня и в этом вопросе жажда до всего нового, до всего разного. Благодаря опыту я научилась работать с разными режиссёрами: с режиссёрами, которые въедливо обращаются с твоей ролью, и с теми, кто полностью отдаёт тебе бразды правления и не включается… Я настраиваюсь на разную волну и готова работать и так, и так.
Но понимаете, в чём вопрос: многие современные режиссёры абсолютно точно хотели бы погрузиться в процесс гораздо глубже. Вопрос в величине бюджета и в сроках — постоянно не хватает времени. Я, конечно, за более подробную, долгую, глубокую работу. Это изучение, это погружение… Я творческий человек. И, разумеется, любой режиссёр тоже этого бы хотел, потому что в любом случае это ведёт к более качественному результату — на двести процентов у всех. А когда всё впопыхах, получается немножко по верхам.
— К слову, о времени. Вы снимались в большом количестве многосерийных фильмов. Это, по сути, как конвейер: одну серию приходится выпускать за другой. У Вас есть желание почаще сниматься в полнометражных картинах? Там и времени на осмысление роли побольше будет.
— Конечно, есть! Причём, с самого детства, когда хотела стать актрисой, я мечтала сняться в полнометражном кино. Но я не понимаю, почему… Наверное, когда мы чего-то очень сильно хотим, нас от этого отводят. Почему-то в итоге складывается так, что у меня много телевизионных проектов, а из полнометражных — вот только сейчас я пошла (прямо с удовольствием!) на премьеру «Первого Оскара», где у меня небольшая роль, но на большом экране! И я смотрю и знаю, что хотела именно этого; что хочу именно в таком кино сниматься и работать.
— Думаю, «Первый Оскар» — Ваш первый шаг в большое кино.
— Да-да, я тоже решила так на это посмотреть! (смеётся) Мне очень понравилось, когда меня подруга спросила: «Яна, какие у тебя планы в субботу?» Я говорю: «Насть, я иду на премьеру, на мой “Первый Оскар”…» Она мне: «Прости, что ты сказала?..» Я думаю: «Прекрасно звучит!» (смеётся)
— Точно, само название подсказывает!
— Мне ещё очень сильно повезло познакомиться с Мокрицким (Сергей Мокрицкий, режиссёр «Первого Оскара» — прим. ред.). Я снималась в его предыдущей картине «Черновик», и он меня очень сильно впечатлил как режиссёр. Невероятно, как он работает с актёрами, какую он создаёт атмосферу! Я была влюблена. Причём я случайно туда попала. Хотите, расскажу, как?
— Конечно!
— Всё самое приятное приходит неожиданно. Я была за городом, это было после Старого Нового года. Мама и моя совсем маленькая дочка спали… Накануне мы с мамой попраздновали так, что все крепко спали с утра. Мне звонит знакомый ассистент по актёрам и говорит: «Яна, у нас съёмки, слетела актриса экстренно: не смогла. Мне сказали найти характерную блондинку — я первой звоню тебе. Ты можешь через полтора часа приехать и быть там-то». А я даже не знаю, что за проект, что да как? Бужу маму, а она спала крепко, плохо себя чувствовала. Я говорю: «Мамочка, ты можешь остаться с ребёнком? Я вот туда-то поеду».
А я себя чувствую совершенно ужасно: у меня грязные волосы, естественно, с недосыпом и со всеми вытекающими… Мама говорит: «Ладно, хорошо». Я еду на площадку, не понимая, что это за роль и что это за работа. В итоге оказывается, что это полный метр, что это «Черновик» и у меня два съёмочных дня. Это и было знакомство с Сергеем Мокрицким, где он меня совершенно впечатлил. И атмосферой на съёмочной площадке, и тем, как он работает с актёрами, как он даёт возможность проявиться…
Знаете, что он иногда делает?
— Что же?
— Так иногда делают разные режиссёры. Они не говорят «стоп» сразу же после сцены, а дают актёру возможность поимпровизировать, «допрожить» сцену: пошутковать, расслабиться — и тогда, может быть, действительно родится какая-то интересная фишка.
Я тогда приехала в первый раз, волновалась, никого не знала. Он очень-очень долго на моих сценах не говорил «стоп», и мы там с замечательными, кстати, актёрами массовых сцен — как ни странно — придумывали какие-то смешные вещи. Причём, они у нас рождались очень естественно.
Он взаимодействует и с артистами массовых сцен: ставит им задачи, и те работают невероятно. Очень часто на площадке с артистами массовых сцен не то, что не работают — с ними не разговаривают, не общаются, шпыняют их на буфете и ведут себя грубо! Я очень недовольна этим, всё время за это переживаю.
— Вы однажды сказали, что хотели бы «сняться в ужастике», но при этом смотреть фильмы ужасов Вам тяжело, потому что страшно. Неужели Вы, будучи актрисой, так сильно погружаетесь в содержание картины?
— Конечно! Сейчас же снимают прекрасные фильмы ужасов и экшены, да и любовные фильмы. Есть картины, когда ты сидишь и забываешь, что это кино, и погружаешься, и плачешь, и переживаешь с персонажем. Естественно, я всегда смотрю с профессиональной точки зрения, как играют артисты, но… есть куча прекрасных фильмов, когда я забываю об этом. Сплошные эмоции, впечатления. Но потом останавливаюсь и думаю: «Стоп, а как она это сделала?» А я не помню, как она это сделала, потому что она меня завела за собой, за историей своего персонажа…
А фильмы ужасов так снимают сейчас, что становится жутко, ужасно! И я смотрю, пытаюсь себе сказать: «Яна, это не страшно, это всё съемки!» Но на меня это очень сильно воздействует. Да, мне страшно. Я потом ещё две недели шугаюсь, боюсь одна оставаться в темноте…
— В таком случае, если Вас так пугает этот жанр, почему такое сильное желание быть к этому причастной?
— Потому что это что-то новое! Новый для меня жанр. Я же говорю: мне нравится пробовать всё новое. Я бы и сама с удовольствием сыграла какого-нибудь убийцу. Маньячку. Но интереснее был бы даже не ужастик, а какой-нибудь триллер.
— Там поспокойнее, наверное?
— Дело не в спокойствии, а в том, что в ужастике всё-таки понятная актёрская игра: страшно — не страшно. А триллеры — это более умные, глубокие, интересные сценарии. Мне очень нравятся психологические триллеры, где происходит путаница реальности и сознания, какие-то метания персонажа… И в этом, с актёрской точки зрения, очень интересно разбираться, во всё это погружаться.
— Вернёмся к Вашим видеовизиткам. Мне запомнилась следующая Ваша фраза: «Я постоянно играю, потому что я — актриса». Безусловно, это было сказано не без юмора, и, тем не менее, оказывается, что у вас есть «любимое окно на кухне», которое служит Вашим безмолвным напарником в игре.
— Это была чистой воды ирония, потому что все актрисы знают: очень часто мужчины, когда узнают, что ты актриса, начинают говорить: «Так ты, наверное, и в жизни играешь! А ты можешь прям щас заплакать?» — сидя в ресторане, например. Настолько это уже нелепо, глупо и смешно для нас. Поэтому я записала такое вот ироничное видео.
Наша актёрская профессия не имеет никакого отношения к повседневной жизни. Любой человек может в ней играть. Я видела женщин, которые в жизни так легко плачут, манипулируют… Вот я, например, очень честный человек: я не могу врать, не могу юлить, интриговать. Совершенно не умею. Мне надо, чтобы всё было честно, ясно, понятно и открыто. Со всех сторон.
— А что касается игры с окном?
— Просто в последние годы пошла мода на запись самопроб. Для многих это очень большая проблема. Все всё время об этом спорят, кастинг-директора дают советы, как их лучше сделать, актёры мучаются: «У меня получается, а у меня не получается…» Поэтому мы все нашли идеальные для себя уголочки, условия для съёмок самопроб: очень важно, чтобы и свет был хороший, и чтобы ты себе понравился; и фон, и тишина… А там дети, а там семья… У меня на кухне большое окно, тут очень хороший свет. Я сзади вешаю тряпочку-фон, устанавливаю штатив с телефоном и играю. Часто бывает, что пробы надо записать очень быстро, экстренно, и нет возможности найти кого-то, кто тебе подыграет. Поэтому ты сам записываешь реплики партнёра себе на диктофон, делаешь паузы и, по сути, играешь сама с собой. А куда ты смотришь? Я вот смотрю на окно.
— Ваш бывший наставник Семён Яковлевич Спивак, рассказывая о своём педагогическом опыте, как-то сравнил студентов с цветами. Он говорил, что кто-то раскрывается раньше, а кто-то — позже, и что «надо уметь ждать, ждать и ждать, даже спустя пятнадцать лет после окончания студентом института». Как думаете, Вас он дождался?
— Ой, не думаю, что меня он особо ждал. У него уже столько сменилось студентов…
— Разумеется, но мы попробуем представить. Вы раскрылись?
— Думаю, что это про меня, да. Что я, скорее, поздний цветочек. Надеюсь, что я только начинаю сейчас раскрываться. Вот я так себя ощущаю…
Очень надеюсь, что самое интересное у меня впереди. Помню, мне как-то написал кто-то из ребят-фанатов. Думаю: «Ладно, поотвечаю ему». И я ему отвечала до тех пор, пока он мне не написал: «Яна, тем более, я Вас помню и люблю с точки-пика-вершины Вашей карьеры — сериала “Мачеха”». Я после этого стиснула зубы и забанила его. Потому что, чувак, я очень надеюсь, что расцвет и кульминация моей карьеры ещё впереди. Даже не надеюсь, а наверняка знаю — я поздний раскрывающийся цветочек.
Интервью: Марта Марци
Фото: пресс-служба телеканала ТВ-3
Прокомментируйте первым "Яна Чигир: «Я поздний раскрывающийся цветочек»"