Пролетарский Вавилон — построить нельзя сломать

В недавно открывшемся театре «Воркута» прошёл показ спектакля «Котлован», поставленного по мотивам одноимённого произведения Андрея Платонова.

Антиутопия о советской России 20-30-х годов прошлого века идеально вписалась в стены «#Завода34» на окраине Васильевского острова.

Работа режиссёра Романа Муромцева не повторяет композицию повести, но раскрывает один из её лейтмотивов — мотив перерождения государства и того, как тяжело переход отражается на жизни граждан. Первое, что видит зритель, — не изнеможённый Вощёв, а эпизод смерти Юлии, матери Насти. Смерть «буржуйки» олицетворяет смерть и буржуазной России, с неё же начинается новая эпоха, которую символизирует молодая Настя.

Вощёв, Жачев и Чиклин предстают перед зрителем как пышущие здоровьем юноши с сильными амбициями. Рабочие и Настя показаны как друзья детства: мальчики хулиганят, их головы полны безумных идей, а героиня скромно ходит за ними, как бы приглядывая. Идея «общепролетарского дома» воодушевляет героев и даёт им сил для существования в столь непростой переходный период.

Герои со дна котлована смотрят в светлое будущее: «Я ещё надеюсь жить будущим хотя бы маленьким остатком сердца». Но, чтобы достичь его, нужно построить Дом, по масштабам сравнимый с Вавилонской башней, и положить на это тысячи жизней людей. «Дом должен быть населён людьми. Я боюсь строить пустые здания», — говорит один из персонажей. Дом, который даже если и построят, то напрасно — жить там будет уже некому.

Происходящее нагнетает атмосферу беспросветной каторги вперемешку с детской наивностью героев. Невозможно построить Дом из ямы, но все свято верят в обратное. Периодически сомневаются, но вскоре вновь берут в руки инструменты и предаются адскому труду. Работа настолько тяжёлая, что непонятно: ты всё ещё жив или уже мёртв — актёры постоянно прислушиваются к сердцебиению друг друга.

Настоящая мёртвая рыба, из которой достали внутренности, оставила после себя больше всего вопросов. Герой Вощёва очень дорожит ею, но что за ней скрывается, не очень понятно. Человечность? Подлинное счастье?

В «Котловане» присутствует элемент спектакля ощущений: тусклый жёлтый свет, однородный музыкальный ряд (громыхания, тяжёлое сердцебиение), запах настоящего жирного чернозёма и сигарет со сладковатым ароматизатором. В какой-то момент становится даже слишком приятно для такого произведения. Ну, хоть рыбу настоящую вспороли — вот здесь зритель мог покривить лицом и, для полного погружения в контекст, ужаснуться.

Надежды на будущее, которое никогда не наступит, категорически не оправдываются. Настя начинает тосковать по матери, из-за чего вскоре заболевает. Захворавшую девочку сажают не то в лодку Харона, плывущую в один конец, не то на обломки спасительного Ноева ковчега. «И плыть нам вечно, и жить нам вечно», — как говорит за кадром Александр Сокуров в своём фильме «Русский ковчег». А счастье, быть может, «наступит исторически», как писал сам Платонов.

Текст и фото: Дарья Герцева