Дарья Бобылёва: «Всем иногда хочется сбежать в сказку, пусть и страшную»

Прозаик и переводчица Дарья Бобылёва в первом выпуске «Книгомании» в 2019 году рассказывает о мире посёлка Вьюрки, в котором хозяйничает древнеславянская нечисть.

— Каким было Ваше детство? О чём думали в ту пору люди, о чём мечтали? Как жили?

— Для меня главное воспоминание детства — это острое ощущение завершения тысячелетия, начала новой эры, близости будущего. Я была уверена, что после магического числа «2000», которое — вот оно, рядом, подождать осталось совсем чуть-чуть, — откроются бездны и порталы. Мы вступим в контакт с инопланетянами, откроем тайны загробной жизни, архангел вострубит и начнётся война с киборгами. Причём, всё это будет замечательно сочетаться друг с другом. Наверное, из-за этих несбывшихся эсхатологических детских грёз меня и тянет до сих пор за пределы реалистического: хочется расширить горизонты и посмотреть, что же там, за ними.

Это внутри, а снаружи всё было как у всех: школа, кружки, горки зимой и съёмная дача летом, мучительное, но быстро, к счастью, закончившееся обучение музыке. Я — «центральный» ребёнок, выросла в старом центре Москвы, в монументальной на вид, но, на самом деле, хрупчайшей, будто из песочного теста, «сталинке». В тех местах все верили в городские легенды и страшные сказки: к примеру, о том, как в Москву-реку под нашими окнами погрузили водолаза, и он сразу забился, задёргался, а когда его спешно вытащили — в скафандре остался один только скелет, ядовитая вода растворила человека. Что в той же реке рыба водится исключительно двухголовая и трёхглазая, потому что кто, кроме мутантов, вообще может жить в этих химикатах. Что из вечно затопленного подвала нашего дома можно пробраться в старое бомбоубежище, а оттуда — в «метро-2». Если, конечно, тебя не съедят по дороге белые слепые крысы размером с собаку, которые общаются между собой в кромешной тьме нежным тоненьким свистом.

Я до сих пор очень люблю московский центр, и больно видеть, как не чувствующие его красоты и мифологии, неведомо откуда явившиеся начальственные люди разрушают его, устраивают грызню за лакомую землю и стирают древнее лицо нашего города, застраивая его пластиковым новоделом. Впрочем, и эти люди уйдут, а духи центра переживали и не такое. А я постараюсь их поддержать, так сказать, информационно — есть идея написать книгу, основанную на городских легендах.

— Что самое важное было заложено Вашими родителями в становление личности? Были ли они для Вас особым примером мужества или доброты?

— Никогда не думала о родителях в таком ключе, но значительной их заслугой является то, что они отучили меня кусать малознакомых людей. И пристрастили к чтению — не заставляя (хотя на первом этапе, когда буквы казались не слишком интересными, конечно, приходилось), а просто разрешая читать то, к чему руки тянулись. Разумеется, не обходилось без эксцессов, когда у меня всё-таки отбирали неадаптированные былины или «Превращение» Кафки. Но я очень благодарна им за то, что они не прививали мне «разумное, доброе, вечное» в своём представлении, а предоставили возможность выбора.

— Какой предмет в Литературном институте был самым захватывающим? Что вспоминаете о студенческих годах?

— Вообще я хотела поступать на художественный перевод, и даже почти уже поступила, но тут выяснилось, что в том году набирали только на французский и китайский языки. А я изучала немецкий, искренне его любила (и люблю до сих пор) и не хотела ни на что менять. Так, практически случайно, я и попала на факультет прозы.

Если честно, нельзя сказать, что обучение там именно литературному мастерству многое мне дало, но литературоведческую и филологическую базу Литературный институт обеспечивал довольно приличную.

Какая-то профессиональная жизнь у меня, на самом деле, началась не в Литинституте, а на семинарах молодых писателей Союза писателей Москвы, в которых я дважды участвовала, а сейчас являюсь ассистентом семинара прозы Е.А. Попова и Д.А. Данилова. Там я получила больше практических советов по литмастерству, чем за все пять лет обучения в институте, и поняла, как на самом деле нужно работать и в каком направлении двигаться.

Любимым моим предметом в институте была литература Русского зарубежья, которую до сих пор, если не ошибаюсь, преподает замечательный Игорь Иванович Болычев. Мало того, что он умеет заинтересовать студентов, и что сам по себе период невероятно увлекательный, так ещё и Дом Русского зарубежья стоит прямо рядом с моей школой, и копаться в его библиотечных фондах я полюбила ещё в старших классах. Восторженное отношение к Зарубежью и Серебряному веку сохранилось до сих пор. Я прочла массу мемуаров, документов по тому времени и, кажется, знаю тогдашнюю литературную среду лучше, чем современников.

— Как к Вам начали приходить сюжеты рассказов? Дело это у всех писателей мистическое. Поделитесь секретами?

— Я из тех, кто сочинял всегда. В детстве изводила родителей рассказами про, как бы их сейчас назвали, воображаемых друзей. Лет в шесть мне выдали толстую тетрадку и сказали: «Ты уже взрослая, писать умеешь, так вот иди и пиши». В доме воцарилась блаженная тишина, но уже к вечеру я вернулась и сообщила, что написала роман и сейчас буду читать его вслух.

Вообще же сюжеты приходят тогда, когда их ждёшь меньше всего. Когда едешь в метро в час пик, когда занят каким-нибудь важным и совершенно не литературным делом, когда пытаешься заснуть, и уже почти засыпаешь, как вдруг — эврика, вот о чём я хочу написать! Для таких особо коварных идей у меня есть специальный блокнот. Ведь никогда не узнаешь, был в ней какой-то смысл или в полусне померещилось, если не запишешь — вылетит из головы и привет. Так что секрет один — всё записывать. Ещё в институте, а позже на семинарах молодых писателей Союза писателей Москвы нам советовали заводить «писательские» записные книжки, чтобы не упустить ненароком ценное, а мы, молодняк, смеялись — как же наши гениальные, боговдохновенные мысли могут вот так пропасть? Могут. И запросто.

— Как родился роман «Вьюрки» — Самая страшная книга? Насколько страшно писателю писать страшную книгу?

— Роман называется просто «Вьюрки», а «Самая страшная книга» — это название серии издательства «АСТ», в которой они вышли. И я, честно говоря, не считаю, что пишу про что-то очень страшное. По-моему, это, скорее, сказки для взрослых — иногда кусачие, но не стремящиеся напугать. Хотя, возможно, это мне изнутри текста не страшно — люди иногда жалуются, что спать потом не могли или подпрыгивали от каждого домашнего шороха.

Я хотела написать про дачу, которая кажется мне малоисследованным феноменом, дачу как место особого, вневременного летнего бытия, святилище древнего хлама и первобытных радостей от выращивания и сбора плодов земли. Из тех дач, на которых я бывала, и соткался типичный маленький посёлок, получивший как-то сам собою название Вьюрки. А потом оказалось, что в присущей любой даче атмосфере единения с укрощённой пригородной природой отлично себя чувствует древняя славянская нечисть. Мне показалось, что будет забавным столкнуть современное идиллическое представление о жизни на лоне природы с архаическим. В славянской демонологии человек вовсе не главный на своей земле, у каждой постройки, у каждого леса и водоёма есть свой полноправный хозяин — домовой, банница, леший, полевой, — и с ними нужно считаться, знать правила поведения, ни в коем случае не обижать — они очень мстительны. Дача — это, можно сказать, макет древнего земледельческого уклада, фантазийный парк сельских развлечений, в который горожане приходят поиграть. Вокруг жителей Вьюрков этот парк внезапно ожил, а игрушками оказались они сами.

— Как Вы определяете возрастную категорию для своих произведений?

— Я никак не определяю возрастную категорию и не очень представляю, как это делается. На обеих моих книгах стоит «16+» — видимо, потому что детям до 16 бояться ещё рано. Хотя все наши страшилки вышли из школьных «чёрных простыней» с «красными пятнами», а после пятидесяти бояться, по-моему, уже вредно для здоровья. Традиционные для хоррора не самого высокого уровня «кровь-кишки» я в текстах никогда не использую, а что периодически кого-нибудь съедают — так в обычной, чинной, семейной, так называемой «нормальной» жизни приличные на первый взгляд люди едят друга куда более изощрёнными способами.

— От кого чаще всего приходят отзывы?

— Отзывы приходят от самых разных читателей. Вообще я думала, что аудитория у меня женская — просто потому, что я сама женщина и не стремлюсь сделать главными героями мужчин. По-моему, «забираться в голову» противоположному полу — дело для автора заведомо проигрышное с точки зрения психологической достоверности. Тут сложность, надо полагать, кроется в паутине гендерных установок, из-за которых «схема женщины», к примеру, из мужского сознания никак не может превратиться в жизнеспособное существо. Тема это многогранная и деликатная, и препарировать её можно очень долго, исходя из самых разных точек зрения, так что я, пожалуй, оставлю её в покое.

Что касается «Вьюрков», то на них откликается и «мужской читатель» (на последних наших семинарах кто-то использовал в обсуждении термин «женский читатель», мне он очень понравился), что, конечно, здорово — значит, книга получилась просто по-человечески, без гендерных нюансов, интересная. По крайней мере, хотелось бы в это верить. Всем иногда хочется сбежать в сказку, пусть и страшную — на таких читателей я и рассчитываю.

— Есть ли в планах экранизация Ваших книг? Если бы Вы могли выбрать режиссера, кто ближе всего по духу?

— Конечно, мне бы очень хотелось, чтобы «Вьюрки» экранизировал Гильермо дель Торо, но если оставить мегаломанские мечтания в стороне, то, думаю, из них мог бы получиться неплохой сериал в жанре «мокьюментари». Все знают, что такое дача и что такое бабайка под кроватью, так что для эффекта присутствия декораций и компьютерных наворотов не потребуется. Жаль только, что с сериальной индустрией у нас всё пока очень так себе.

— Над чем работаете сейчас?

— Сейчас у меня традиционный творческий кризис, но вообще хотелось бы заняться продолжением «Вьюрков» — не второй частью, а условным таким продолжением, основанным уже на городском фольклоре.

— У Вас есть любимое место на планете?

— Трудно назвать что-то одно, мои географические предпочтения переменчивы. Местом года стал Вентспилс, небольшой приморский город в Латвии, где я целый месяц провела в писательской резиденции. Причём размещают там писателей и переводчиков прямо в бывшей ратуше, на центральной площади: открываешь утром окно, а под ним уже экскурсия топчется. Мы жили там многонациональным составом — майский заезд прибыл из Великобритании, Литвы, Украины, Израиля, — подружились и до сих пор поддерживаем контакт. Правда, как-то во время написания кульминационной «страшилочной» сцены во всём Вентспилсе отключилось электричество, после чего меня признали ведьмой. Но жечь не стали, наоборот — мы все вместе отправились на море, потому что современный писатель слаб и без электричества работать не может.

В тихий старинный Вентспилс, населённый принципиально друг друга игнорирующими чайками и котами, я безоглядно влюбилась и очень надеюсь туда вернуться.

Дарья Леонидовна Бобылёва — прозаик, переводчик с английского и немецкого языков. Родилась и живёт в Москве. Окончила Литературный институт имени Горького. Член Союза писателей Москвы, ассистент семинара прозы на Совещаниях молодых писателей Союза писателей Москвы.

Рассказы Дарья Бобылёвой публиковались в журналах «Октябрь», «Нева», «Сибирские огни», «Флорида», сборниках «Flash—story», «Лёд и пламень», «Литеры». В 2014 году издательство АСТ выпустило авторский сборник её «страшных» городских сказок «Забытый человек». В 2019 году в том же издательстве, в серии «Самая страшная книга», вышел роман «Вьюрки», сокращённая версия которого, опубликованная в журнале «Октябрь», вошла в длинные списки премий «Большая книга» и «Ясная поляна».

Интервью: Александра Багречевская
Фото: Виктория Лебедева