Игорь Пузырёв: «Напиши рассказ в пять тысяч знаков — или умри!»

Петербургский писатель Игорь Пузырёв рассуждает о значении краткости и лаконичности художественного текста, вспоминает семейные легенды и признаётся в нелюбви к мегаполису.

— Вы пишете рассказы — в журнале «Октябрь» № 9 (2018) вышла подборка рассказов «Воздух идёт!». Насколько удачна для писателя краткая форма изложения?

— Краткая форма изложения — величина лукавая. Один и тот же сюжет можно высыпать тремя или тридцатью тремя тысячами знаков. Всё зависит от автора, его возможностей и желаний. Какую цель он ставит для себя? Для кого/чего он пишет рассказ? Какими инструментами?

Осеннюю усталую стаю летящих гусей можно посадить стройным клином на ровную гладь холодной воды озера, уже подернутую по краям корочкой стандартного хрустального льда, полетав ими по тексту двумя огромными абзацами над осенним угасающим лесом со всевозможными листьями и макушками серебристых елей. Желательно первыми двумя абзацами. А можно одним коротким предложением уже ночью, на излёте, даже не дать им присесть, срубив лес по берегу, и тогда старая потрепанная гусыня воскликнет: «Господи, помилуй, где это мы?!»

Краткость важна. Зачастую творцы гибнут за объём. К ничтожному конфликту они готовы идти на десяти страницах, не подозревая, что этот текст уже бегло перелистан читателем, а к следующему он приступает с критическим раздражением. Или не приступает уже — словоблудие убивает рассказ и хоронит автора. Напиши рассказ в пять тысяч знаков — или умри! Хорошо — в десять тысяч, если сюжет многослоен.

Инструмент. Язык изложения. Он или есть, или его тебе не пришьют в семинарии «Хороший текст». Если где-то кто-то тебя внимательно слушает — это огромный успех, можно скорее браться за перо. Можно, попробовав написать текст, прочитать его соседям. Если они ещё раз откроют тебе дверь, когда ты придешь с рукописями — почти получилось. Работаем дальше.

Сюжет. Слушателю хочется услышать то, чего он не знал до твоего чудодейственного рождения как писателя. Либо рассказать историю необходимо так, чтобы он подумал — слышу об этом в первый раз. Последний шанс — должно быть хотя бы весело.

Рассказ замечателен для раскрытия и знакомства с автором. Всё коротко: удачный — укажет на его зрелость. Длинная проза многое прощает, по определению, а короткий текст не выносит лишних слов.

— Будете замахиваться на роман или повесть?

— На сегодняшнем этапе замахиваться на роман нет идеи. Не хочу, к тому же не готов технически. Две повести есть. Первая не торопится, пишется уже три года, не спеша обрастая содержимым. Может получиться — с каждым годом изменяется подача, появляется новое, а лучше — другое, в построении текстов — каждая глава как бы пишется «разными руками». Попробую получить не статичный результат. Вторая повесть готова. Только это я один так о ней думаю — практически все ознакомившиеся предлагают поработать ещё, подкинуть драматургии. Или молчат. Этакое «кино не для всех» получилось. Для себя, так как перерезать считаю вредным. В сюжете — тундра, живая и настоящая.

— Кого из писателей-классиков посоветуете читать?

— Классиков читать всех и любых, раз уж их так назвали. Из живущих ныне замечательно принимаю «не диванных»: Дмитрия Новикова, Илью Кочергина, Даниэля Орлова. Людей притронувшихся ко всему тому, что ими описывается. Верю в них — не соврут.

— Кто на Вас в свое время произвел впечатление?

— Помню и люблю: «Земля Санникова» В. Обручева, «36,6» А. Рекемчука, «Чужак с острова Барра» Ф. Бодсворта.

— Расскажите о своей семье, родителях, о месте, где Вы родились.

— Я родился на «Невском Пятачке», и 9 мая ветераны, выстраиваясь в широкие колонны, занимали всё пространство от проходной деревообрабатывающего завода до Братского кладбища. Все четыре километра. Им было столько, сколько мне сейчас, и даже меньше.

Мама по пояс в воде в штанах-забродниках вылавливала багром брёвна из Невы, а они уходили внутрь завода по транспортёру. Она здорово танцевала на домашних вечеринках каблуками «с выходом», что расстраивало папу — завуча интерната. Папа отлично пел, а танцевал так себе. Предъявляя после ухода гостей эти свои соображения маме, утром ему приходилось объяснять коллегам по работе, что под глазом его расцарапала кошка. Обманывал, конечно — соседскую кошку мама убила над чугунной сковородой на коммунальной кухне, когда та ловила лапой в наших щах. Пустых — мы не очень богато жили. А в одной комнате из трёх жила соседка — тётя Валя. Она сначала отсидела по закону «О трёх колосках», а потом почти постоянно лежала на своей кровати.

У меня выросли тонкие ножки, иногда меня подвешивали за штаны на забор старшие друзья сестры — чтобы я не шпионил за ними. В Новогоднюю ночь, когда родители выгоняли нас из-за стола, я шёл кататься на дорогу в доставшихся от кого-то по наследству коньках. Ноги не держались прямо, складываясь домиком, но близко находилась обочина — прыг, и можно передохнуть! Так и стоишь в свете уличного фонаря, пока не позовут… Раз в неделю — в четверг — можно было поменять два газовых баллона в пункте у Невы. Далеко, темно. Сорок копеек. Баллоны привязывали к санкам у дома, а если они падали в пути, приходилось ждать помощи любых прохожих. Это всё — Невская Дубровка. Улица Пионерская.

— Что, по-Вашему, формирует личность?

— Личность формирует всё. Это может быть процесс, а часто — случай. Ничто конкретно не является основой структуры построения «хребта». Важен любой опыт. Если попробовать вычленить самое важное — семья. Полная семья. Бабушки-дедушки, папа-мама, братья-сестры. Для меня это важно.

Каждый ребёнок вырастет в разнонаправленную личность. Сегодня неведомо доподлинно, каким он должен быть — нынешний ребенок. Каков социальный заказ, что от него потребует будущее. Поэтому кажущиеся сегодня ненужными качества вдруг послезавтра окажутся основополагающими. Мы воспитываем своих детей по своему подобию. От этого сложно уйти, но, наверное, и не стоит.

— Когда именно из несмышлёного ребенка, под воздействием семейных воспоминаний, преданий и легенд, появляется самостоятельная и сильная личность?

— Семейные легенды… Дедушка по маминой линии был в войну «паровозником», поэтому на фронт не ходил. У него практически отсутствовало одно ухо — по его легенде потерял в войну. Он терял его часто, когда я сидел с ним на подвыпившей кровати, слушая. Он много курил, выкрикивая: «Мы выдержаны в советских подвалах!» А потом его младшая дочь — моя тётка — рассказала, что ухо откусила собака Трапезниковых-соседей, когда он упал у её будки.

Вот и верь легендам. Дед всё время обещал купить мне мотоцикл с коляской.

«ИЖ! Да, Бугорёк, куплю тебе ИЖ — он мощный!» — и умер от рака, а мне, шестнадцатилетнему, пришлось резать всю домашнюю скотину, что он там понаразводил.

— Какими были мечты Вашей юности? Сбылись ли они? (Ведь иногда бывает так, что мечты сбываются, но в иной форме).

— Я глубоко не мечтал в юности. Всё, чего бы мне хотелось, получалось сегодня или в ближайшую субботу. Многого было не нужно.

Незадолго до женитьбы я мечтал сшить любой своей будущей супруге ондатровую шубу. Ночами сидел в камышах Ладоги на капканах — на изделие нужно было пятьдесят четыре штуки. Выделывал их в ванной, воняя карболкой и уксусом на всю квартиру, а жене мех ондатры оказался не мил, и шкурки в будущем сожрали время и моль.

— Как Вы пишете? Что за условия должны быть? За городом, в дороге, по наитию души?

— Мне сложно назвать моё творчество трудом. Это порыв. Вдруг наступает время, приходит идея. Если успеваешь записать — хорошо, замешкаешься — бывает уйдёт безвозвратно. В положительном случае рассказ пишется со скоростью работы рук на клавиатуре. Летит сам собой. Дальнейшее форматирование невозможно — что написал, то и останется. Или «в стол», к идее не возвращаюсь. Тексты разные по качеству, я в силах критически к ним относиться.

Накрывает сюжетами где угодно, в любое время. Отметил для себя: рассказы приходят чаще, когда где-нибудь случается моя публикация: «Ах! Опубликовали — тогда я ещё три текста напишу». Человек слаб. Не трачу сил на борьбу с этим недугом, с ним возможно жить.

— Как, Вы считаете, литературные агенты могут помочь писателям или в наше время каждый может попытать удачу самостоятельно?

— Думаю, могут помочь. Раз они до сих пор существуют, значит, кому-то помогают, иначе бы истончились от голода.

Удача самостоятельно — сродни лозунгу: «Никогда не сдавайся!» Пытать её обязательно можно, даже нужно. Но если вдруг, хоть на минуточку, протянется к тебе крепкая рука хорошего человека — хватай. Я схватил за руку Дмитрия Новикова — мы по душам родственны: он — карел, я — и того не лучше. Он научил меня ходить.

Важны крепкие советы от товарищей по перу. Например, такой:

«Никогда не используй чужих «тетрадок». Всё, что надо, у тебя есть. Не растеряй своё».

Да, ещё про удачу — для мужчин это слово считаю ругательным.

— Вы верите в вещие сны? И был ли опыт у Вас или кого-то из друзей-знакомых, что задолго до случившегося, кто-то увидел вещий сон?

— Верю много во что. Все мои предки по отцовской линии из Вепсского леса. Все — Иваны, когда-то пришедшие сюда от Звонкого камня, что лежит рядом с Водлозером за Онего. Бывшие язычники. Верю не страхом в то, что в лесу «Кто-то» живёт. Знаю — в реке подле Звонкого камня, куда я езжу каждый год, сидит Речной Дед. И он меня знает — напускает на меня лососей и другую большую рыбу. Шепчемся с ним об этом.

Очень часто знаю, что сейчас зазвонит телефон. И ему приходится звонить.

Сны смотрю, ничего от них не ожидая. Я сильнее своих снов, но порою где-нибудь в тундре просыпаюсь от собственного вскрика. Сильные сны в лесных и тундровых будках. А я такой маленький среди этой дичи.

— Насколько время изменчиво (если это так), и каким Вы видели общество в прошлом и сейчас? Есть ли изменения? В чём? Заменит, к примеру, электронная книга свою бумажную предшественницу?

— Про модные лихие 90-е. Как их обойти? Говорил о них с сыном — ему, как раз в них родившемуся, тогда было прекрасно, а сегодня они для него не интересны. Вот и вся история о том, как же срочно и необходимо о 90-х написать нам всем романы.

Значит, со временем как раз всё в порядке. Оно идёт само потихонечку. Изменения, на мой взгляд, в нас, и они ценностные. В Дубровке, в погребе сарая, стояло две бочки: с капустой и грибами, но мой отец подшивал «Роман-газету», перечитывая раз за разом её десятилетия. У меня сегодня есть колбаса твёрдого копчения и сыр, но нет бумажного архива журнала «Новый мир». Скорее всего, я доживу до какого-то предела и без него — бумажного, читая электронный «ЖЗ» (жаль, что он схлопнулся пока). И «Новый мир» тоже будет жить. На то он и новый — придумает что-то в цифровом мире. Это квашеная капуста электронной пока не может быть.

— Расскажите о любимых местах в городе, где Вы живёте. Где бываете чаще всего?

— Я недостаточно люблю город. Когда после далёкого или длительного севера въезжаю в Петербург со стороны трассы «Кола», то вижу толпы людей на остановках. Они в едином порыве едут к метро, чтобы попасть на работу, которая состоит из идеи: продать друг другу по восьмому кругу один и тот же вагон гречки. Люди, желая денег, сбились здесь в клубок, бросив пустую теперь землю, которая всё равно их ждёт.

Она умеет ждать. А они всё равно вернутся.

Игорь Иванович Пузырёв — писатель, прозаик.

Родился в Ленинградской области в 1965 году. Окончил исторический факультет Российского государственного педагогического университета им. А.И. Герцена. Публиковался в журнале «Октябрь», альманахах и интернет-изданиях. Живёт в Петербурге и д. Сарожа Ленинградской области.

Интервью: Александра Багречевская
Фото из личного архива Игоря Пузырёва