Алекс фон Бьёрклунд: «Преодолеть фатализм принуждённого существования»

На вопросы Охтинского пресс-центра отвечает автор пьесы «Машина едет к морю» (режиссёр А.В. Янковский) Алекс фон Бьёрклунд.

— Алекс, как и почему Вы стали драматургом?

— Совершенно случайно. От массы свободного времени. Однажды сел и решил написать инсценировку одного понравившегося мне рассказа. Прочитал знакомым, которым доверял. И они сказали, что мне надо продолжать. И я продолжил. Послал пьесы на конкурс в Москву и тут же вышел победителем. Это, конечно, вдохновляет. С тех пор не могу остановиться.

— Всё ли в режиссёрском прочтении «Машины…» Вас устраивает?

— Если быть до конца честным, то считаю, что это уже не моё дело. Точнее, не моя «территория». Никогда не буду спорить с режиссёром, с каким бы то ни было, по поводу его трактовки. Считаю, что я своё дело сделал. Остальное меня не касается. Режиссура и драматургия, хотя и имеют общее отношение к театру, но, по моему мнению, «находятся по разные стороны».

Режиссёр Алексей Янковский обладает способностью «раскрыть» пьесу. Найти в ней то, что лежит за ней, по ту сторону поверхностного смысла. Лично мне это импонирует. Но придёт другой режиссёр, и всё будет совершенно иначе. Это уж точно.

— Какой эмоциональный настрой Вы как автор вкладывали в сюжет «Машины…»: для Вас это больше фарс или полубезумная мрачная камерная драма?

— Не совсем понимаю, что такое «эмоциональный настрой». Я пишу пьесу. Какой она будет, до конца не знаю. Я смотрю на неё, на персонажей, которые что-то говорят. Я слежу, что они делают. К чему всё это приведёт, мне, пока я не допишу до конца, неведомо. Будет это смешно или мрачно, я не знаю. Что конкретно касается пьесы «Машина….», все реагируют на неё по-разному. Кому-то смешно, а некоторые говорят: «Что же тут смешного? Слепой старик, мальчик-аутист, дворник, живущий — не живущий. Ни любви, ни радости. Да и надежда — такая неясная». Каждый думает своё, и мне это нравится. Есть в этой пьесе «воздух». То есть, есть возможность интерпретации. Не только режиссёрской, но и зрительской. И в этом, я думаю, есть большой плюс этой пьесы. (Надеюсь, что я достаточно скромен?)

— Известно, что Алексей Янковский впервые поставил «Машину…» не в Петербурге, а в Вашем городе, в театре «Волхонка». Чем, на Ваш взгляд, различаются две постановки? Какая из них Вам ближе?

— Что в первую очередь бросается в глаза при анализе двух совершенно разных спектаклей? Разумеется, то, что в питерском спектакле роль Виктора играет девушка. По моему мнению, именно на ней сделан акцент. Возможно, это произошло, если так можно выразиться, случайно, то есть, благодаря исключительно психофизике актрисы Алисы Олейник. Её фигура, голос, манера существовать на сцене, её пластика, перетягивают внимание. Это не значит, что Старик и Борис неверно играют или режиссёр «заретушировал» их. Нет. Просто Олейник — до такой степени яркая и талантливая актриса, что, невольно, всё моё внимание концентрируется на ней.

То, что Виктора играет девушка, а Старик, тем не менее, продолжает звать её Виктором, даёт мне огромное поле для ассоциаций и трактовок. Вы в своей рецензии назвали её «мимимишной». С этим трудно не согласиться. Но главное — она «странная». Не местная, словно не отсюда. Это трудно назвать каким-то определённым словом. Но она вносит в спектакль ощущение необычности, нереальности происходящего. История становится не совсем «приземлённой».

В Екатеринбурге иначе. Актёр, играющий Виктора, — молодой, крепкий и здоровый человек. Играет он, разумеется, аутиста. Играет сухо, сдержанно, без излишней болезненности. Но именно такая манера, как ни странно, и даёт ощущение болезни персонажа. Он чётко передаёт и ранимость Виктора, и его детскость. Он статичен. Если Олейник постоянно перемещается на сцене, то на «Волхонке» артист начинает двигаться только тогда, когда пьеса уже набрала своё развитие и мчится вперёд. Сцена на «Волхонке» меньше, чем в «Особняке», и передвигать «крупного» артиста туда-сюда — значит делать некие акценты, чего, видимо, хотел избежать Янковский.

На «Волхонке» двигателем спектакля является Старик. Именно он «заводит» всю историю, двигает её к финалу. И там, и там Борис, если можно так сказать, спокоен, по возможности, сдержан. Это общая черта. А вот Старики совершенно разные. На «Волхонке» Старика играет довольно молодой артист. И в «Особняке» не старый, но всё же Дмитрий Поднозов больше похож на старика. Но в этом и есть плюс. Дмитрий — актёр мощный, сильный, харизматичный, что и делает его Старика ярким и запоминающимся. То же касается и Анатолия Хропова, играющего Бориса. Оба артиста с огромным опытом и талантом. А вот Борис на «Волхонке» намного моложе своего коллеги в Питере, но играет он не менее интересно, а главное — по-своему.

Спектакли получились совершенно разными. Самое любопытное, что режиссёр был один и тот же, но у меня присутствует ощущение, что это были два разных человека. Янковский пытается постичь пьесу, раскрыть её, найти к ней дорогу. За это я ему очень и очень благодарен. Некоторые вещи в пьесе он для меня открыл — то, о чём я и не подозревал.

Мне нравятся обе постановки. Не могу сказать, что одна из них точнее соответствует моему замыслу. В обоих спектаклях герои движутся разными путями, но к общей цели: преодолеть фатализм принуждённого существования. И там, и там Янковский добивается своей задачи.

— Как Вы думаете, почему из множества Ваших пьес для постановки была выбрана именно «Машина…»?

— Однажды я лично прочитал эту пьесу Алексею Витальевичу, и он сразу за неё ухватился. Почему? Возможно, что-то он в ней «услышал», что-то ему «привиделось».

— Какую собственную пьесу после «Машины…» Вы хотели бы больше всего увидеть на сцене и почему?

— Мне нравится моя последняя пьеса. Она называется «Эдем». Я бы хотел увидеть её на сцене. Мне крайне любопытно: как режиссёр (каким бы он ни был) решит её. Мне нравится язык, которым говорят там персонажи, тот свой, особый мир, в котором они живут. Мне бы очень хотелось на это посмотреть. А так… Я был бы счастлив любой своей поставленной пьесе.

Интервью и фото: Евгений Веснин