Ведущий актёр театра «Буфф», Заслуженный артист России Евгений Александров в беседе с корреспондентом Охтинского пресс-центра вспоминает годы учёбы в театральном институте и возникновения театра, отдаёт дань памяти его создателю и рассказывает о нюансах работы в легендарной телепередаче «Кружатся диски».
Штокбантята
— Евгений Геннадьевич, благодаря чему Вы сохраняете верность одному театру на протяжении нескольких десятков лет?
— Не люблю хвастаться, но всё-таки это сделаю. После окончания ЛГИТМиКа у меня были приглашения в четыре театра в Ленинграде и ещё в три — в Москве. Но я учился с замечательными ребятами! «Штокбантята» были легендой театрального института. На нас иногда обижались, потому что если кто-то из нас приходил в буфет один и занимал очередь, то становилось понятно, что все остальные «штокбантята» сейчас тоже придут.
После учёбы мы вместе шли в пирожковую на Белинского. Если у кого-то из нас появлялись деньги, мы шли в ресторан «Волхов» на Литейном. У нас на курсе была замечательная девочка Илона Броневицкая, дочь Эдиты Пьехи. Как только Эдита Станиславовна куда-то уезжала, мы почему-то оказывались у Илоны и отдыхали. Почему-то там всегда оказывалось много хорошего вина. И когда возвращалась Пьеха, она спрашивала: «Илоночка, а где моё вино?» На что Илона отвечала: «Вина нет, ребята приходили».
Мы действительно были одной командой и безумно любили друг друга, без всякой иронии. Любили, уважали и ценили. Как и Исаака Романовича, как и Анатолия Самойловича Шведерского. Он был потрясающим педагогом! Нам дали театр не просто так. Главной причиной был спектакль «Мандрагора», на который было вообще не попасть. Анатолий Самойлович Шведерский и Лев Иосифович Гительман, профессор по зарубежному театру, принесли пьесу Исааку Романовичу. Тот её посмотрел, поработал над ней с нами и влюбился в неё.
— В новейшей истории РГИСИ не раз случалось, что мастер курса брал свой курс и делал труппу театра: Юрий Гальцев, Лариса Грачёва, Вениамин Фильштинский. Раньше, говорят, так поступил и Лев Додин. У «Буффа» такая же история?
— Мы были единственным театром в Советском Союзе, труппу которого полностью составили студенты. Нас было пятнадцать человек. Уже потом появились другие люди, приглашённые.
Да, возможно, есть и другой подобный опыт. Но я не видел этого, у меня не было времени. Пожалуй, ещё «Табакерка». Они начали со спектакля, но потом туда пришло много народа. А у нас был репертуарный театр на пятнадцать человек! И когда троих мужиков забрали в армию, осталось три мужика и девять девчонок. И мы целый год играли четыре спектакля — об этом мало кто знает.
— Как изменился театр с переездом на Охту?
— Когда я в первый раз приехал сюда, в это здание, то сильно испугался. Для плохих актёров большой зал очень хорош — можно спрятаться и обмануть зрителя. Публика издалека этого не увидит. Там, на Народной, этого нельзя было сделать. Там зрители были совсем рядом со сценой.
Исаак Романович Штокбант и первые актёры Буффа
— Уход Исаака Романовича Штокбанта стал большой потерей?
— Грандиозной. Мы ещё не встали на ноги. Для меня это колоссальная потеря. В одной из пьес, которые мы сейчас играем, я произношу фразу: «Мой зритель там, на небесах. Он уже занял место в своей ложе и с улыбкой наблюдает за мной. Для него я буду лицедействовать, петь и плясать, пока хватит сил». Я это обращаю к Исааку Романовичу Штокбанту.
Очень не хватает… Очень-очень… Он был ВСЁ — и худрук, и директор, и художник. Он всегда проходил по театру, всегда заходил к актёрам в гримёрки, любил поболтать с каждым актёром отдельно. Это был самый настоящий папа. Он приходил: «Женя, как дела? Я слышал, ты переехал? Да? Вот вы молодцы! У тебя сегодня спектакль есть? Нет? А есть коньячок? Давай выпьем? Только мне чуть-чуть». И с ним можно было просто сидеть и болтать — про жизнь, про детей, про театр. Он умудрялся найти подход к каждому человеку.
С попугаем Вакой
— Главное воспоминание из детства, связанное с Вами, это, конечно же, передача «Кружатся диски»…
— Я до сих пор встречаю людей своего возраста, и меня узнают: «О, Женька, привет! Как попугай поживает?!» Безумно удивлён тому, что эту передачу с середины восьмидесятых помнят до сих пор. Мне сказали, что сейчас на Первом канале Басков делает что-то с попугаем. Ну, пускай…
Понимаете, я просто играл роль! В той современной музыке, которую играли в рок-клубе, я разбирался очень плохо и мало что понимал. «Алиса», «Аквариум», ДДТ, «Странные игры», «Кино» — что-то мне нравилось, да. Но не могу сказать, что я в этом петрил.
Когда я приходил в рок-клуб, меня встречали как родного: «Женя!» И я отвечал: «Ребята, я с вами!» Я актёр, я играл эту роль. Якобы я в этом понимал… Но я ни фига не понимал, клянусь Вам!
Я часто хожу в Эрмитаж и когда вижу какую-то картину, то не подхожу к ней и не изучаю, кто её написал. Нет — просто смотрю на картину, которая почему-то меня остановила. Постою, полюбуюсь и только потом прочитаю табличку: кто это написал, в каком веке, какая школа.
— Как Вы стали ведущим?
— Режиссёр этой передачи Клара Михайловна Фатова была однокурсницей Исаака Романовича. Когда первый ведущий Макс Леонидов уехал в Израиль, Клара Михайловна позвонила Исааку Романовичу: «Исаак, что делать? У меня парень уехал, теперь передачу придётся закрывать!» На что Исаак Романович сказал: «Клара, есть хороший мальчик, его зовут Женя. Приходите, гляньте». Она пришла, посмотрела, я ей понравился.
Исаак Романович был моим «крёстным»: сначала взял меня на свой курс, потом — в театр, потом подкинул мне эту передачу. Хотя человек он неверующий. Точнее, верующий, но не в нашу тему. (улыбается) Но всё равно крёстный.
Мы стали снимать передачу, а я стал играть эту роль.
— Но телезвездой в современном понимании Вы не стали?
— Да. Почему я в итоге не заболел «звёздной болезнью»? Потому что для меня это тоже был театр. А в театре сегодня я — герой, а завтра — бомж. Послезавтра — герцог, через неделю — больной человек, предатель, ублюдок.
Это была просто роль лёгкого парня, который шикарно разбирается в музыке: «Группа “Кино”! Вака, умри, ты не представляешь, что я тебе скажу!» А что именно я скажу? Минуточку, сейчас гляну в сценарии…
Ещё расскажу одну историю по поводу «звёздной болезни». Однажды я снимался в кино, и мы ждали девочку. Было семь или восемь часов утра, все мы уже были одетыми и загримированными. Я спрашиваю: «А кого мы ждём?» Мне ответили: «Это звезда!» Часа через три приходит девочка, её фамилию называть не буду. Я подхожу к ней и вежливо спрашиваю: «Простите, девушка, Вы не хотите извиниться?» Она в ответ: «Кто это?! Уберите его!» Тогда я сказал всё, что о ней думаю, использовав все слова, которые к тому времени узнал. Потом хлопнул дверью и ушёл. Прибежал директор: «Женя, так нельзя!» Но с девочкой я общался не один, нас было человек пять-шесть, и все они были действительно заслуженные по жизни и очень хорошие люди. И хорошие актёры, в отличие от этой девочки.
— Если не секрет, кто озвучивал попугая?
— Замечательный актёр из Театра марионеток Ричард Богуцкий. Он так любил Ваку! Более того, Вака его любил безумно! На меня Вака нападал, пару раз кусал за ухо. На самом деле, попугай был контуженный на все сто процентов! (смеётся) Но, когда приходил Ричард, Вака его просто обожал.
— Ещё в передаче «Кружатся диски» были музыкальные номера…
— Да, были музыкальные номера с песнями Игоря Корнелюка: «Милый», «Билет на балет», «Пора домой»…
А ещё не стоит забывать, что это была первая передача в Советском Союзе, которая показывала музыкантов из Ленинградского рок-клуба. Ребят, которые, как тогда казалось, были чуть-чуть запрещены. Хотя я не могу сказать, что они были запрещены — им же дали здание. Наш славный КГБ понял, что надо собрать пацанов в одном месте и следить там за ними. Это было сделано специально и сделано очень хорошо.
Атмосфера рок-клуба — это отдельная история. Вы знаете, что было самым потрясающим? Там люди были добрыми! Я не видел драк, не видел агрессии. Все ходили довольные, была любовь. Агрессия выходила через музыку, которую они выплёскивали на нас со сцены, и вытягивали этим агрессию из нас. В итоге после концертов мы выходили одухотворёнными. Шли пить пиво в «Сайгон», болтали…
У многих музыкантов я часто бывал в гостях и видел, что к ним домой могли зайти совершенно незнакомые люди, принести портвейн и остаться. Их никто не гнал. Это была огромная коммунальная квартира. Например, там можно было найти девчонку, поцеловаться с ней… Но там не было агрессии, чего так не хватает нам сейчас.
Евгений Александров
— Несколько лет назад Вы сказали в интервью о том, что «новое прочтение классики» — это творческая импотенция. Раскройте, пожалуйста, этот образ.
— Если я не могу сделать приятное женщине, я начинаю над ней измываться. У Шекспира написано — «Отелло». Или — «Гамлет». Но у Шекспира не написано, что Гамлет — женщина!
Представьте на секунду, что вы композитор. Бах, Бетховен, Моцарт — кто угодно. Вы пишете свою музыку: в этом месте играет гобой, в этом — скрипка, а в этом — виолончель. Почему я позволяю себе взять в руки партитуру великого композитора и сказать: «Какая виолончель? Да пошла она! Тут у меня будет труба играть! Здесь вместо гобоя будет тромбон!»
Почему я это делаю? Человек писал музыку и подписался в конце: «Моцарт». А если пишу я, то в конце надо написать не «Моцарт», а «Перепитюйкин»! Почему на одной афише в нашем городе было написано «Макбет. Кино»? Что, у Шекспира есть такая пьеса? Такой пьесы нет. И кино тогда не было.
Мне не нравится, когда ломают. Расскажу об одном спектакле, который меня убил. Не хочу говорить, где он был — мне противно. «Васса Железнова». Полный зал. Я подумал: «Надо же, на Горького ходит молодёжь и собирается полный зал!» Но режиссёр решил, что Васса Железнова и Рошель будут лесбиянками, и на этом построил весь спектакль.
Понимаете, в России есть три вещи, о которых нужно долбить с утра до вечера. Первое: я плачу полиции, и всем им с первого курса это надо объяснять. Второе: я плачу налог на кладбища. Третье: я каждый месяц плачу налог на содержание государственных театров. И если ты хочешь сделать какой-то эксперимент — «Макбет. Кино», порнуху, ЛГБТ — строй отдельное здание, зарабатывай свои деньги и ставь что угодно. Билеты делай какие угодно. И если я иду туда, то я знаю, что иду в экспериментальный театр.
А если я иду в государственный театр, значит, государство отвечает за моих детей. И мои дети понимают, что это — Шекспир, а это — Толстой. А сейчас в одной из постановок «Войны и мира» герои нюхают кокаин, а вокруг стоят танки Т-34. А сделал это какой-то поляк.
часть коллекции
— Евгений Геннадьевич, на прощание хочется спросить о чём-нибудь непринуждённом. Вы коллекционируете лягушек?
— Однажды какая-то девочка подарила мне статуэтку лягушки. Потом она же дня через три подарила ещё одну. Чуть позже ко мне подошла её подруга и сказала: «Анечка дарит Вам лягушек, я тоже решила подарить!» Это было примерно в 1980 году.
В итоге у меня в коллекции собралось 1727 лягушек. Не только здесь, но и дома, и на даче. Как только мы выезжали за границу, и я видел какую-нибудь лягуху, то хотя бы одну привозил, несмотря на протесты жены. Тратил на них безумные деньги. Конечно, это глупость, но какие же они кайфовые!
Интервью: Евгений Веснин
Фотографии из личного архива Евгения Александрова и из архива театра «Буфф»
Чудесный актёр, чудесный театр.