Ольга Фикс: «Пишу со скромной целью изменить мир»

Писатель, ветеринарный врач и медицинская сестра Ольга Фикс обладает невероятным жизнелюбием, которого хватает и на людей, и на животных. Читая этот выпуск «Книгомании», вы наверняка не раз улыбнётесь или даже начнёте смеяться во всё горло. 

— Расскажите, пожалуйста, о своём детстве. Кто и как Вас воспитывал? Какой в те годы была Москва?

— Семьи в общепринятом понимании у меня не было. Мой отец — известный советский литератор и переводчик Владимир Россельс. Моя мама — врач-психиатр. В браке они не состояли, у отца была другая семья. Тем не менее, отец часто меня навещал, периодически забирал на дачу в «Красную Пахру», папина жена принимала участие в моем воспитании, с папиными внуками и детьми папиных друзей мы вместе носились по участку. С Лизой и Аней Ахмадуллиными мы спали в одной детской. «А это ещё одна моя дочка!» — радостно представлял меня папа. Люди делали круглые глаза (папе было под шестьдесят, а я была совсем маленькой), но вслух ничего не говорили. Вполне в духе традиций творческой богемы тех лет.

Маму я видела редко, в основном поздно ночью, если вдруг случайно просыпалась. Мама работала в нескольких местах: где-то утром, где-то после обеда, где-то дежурила по выходным. Свободное время и отпуска у мамы занимала светская жизнь. Она не пропускала ни одной выставки и ни одной премьеры, стоя на галерке, восторженно хлопала и бросала оттуда артистам цветы. В общем, ей было не до меня. Мама решала организационные вопросы: устройство меня в хороший ведомственный садик (где мне было очень плохо), в хорошую английскую школу, благодаря которой у меня теперь английский фактически второй родной, проблемы моего здоровья (в глубине души мама была убеждена, что я чем-то серьёзно больна и скоро умру; пока, правда, непонятно чем, но она вот-вот докопается), добыванием для меня дефицитной обуви и одежды. В общем, мама была по натуре танк, и настроена на подвиги. Каждодневная рутина её не вдохновляла.

Воспитывала меня главным образом бабушка. Мужа её, маминого отца, репрессировали в тридцать седьмом, но бабушку почему-то не тронули, и она всю жизнь тихо проработала в Госплане, в отделе пищевой промышленности. Была мудрым, спокойным, выдержанным и очень доброжелательным человеком. Всех, кто бы ни пришёл, всегда накормит, напоит, обогреет, спать, если надо, уложит. В младшей школе ко мне по полкласса после уроков в гости набивалось: «Пошли к Ольке! — А что, у неё дома никого нет? — Лучше — у неё бабушка!»

Мы были поколением детей с ключом на шее. Бабушки, да ещё такие, которые ждут тебя дома после школы с горячими пирожками, были далеко не у всех, и я своим счастьем щедро делилась.

Мы жили на Красноказарменной улице, недалеко от теперешнего метро «Авиамоторная». Тогда там, конечно, метро никакого не было. Метро было далеко, у Красных ворот. Туда надо было ехать на троллейбусе, до конечной. Можно было сойти раньше — и погулять в Лефортовском парке (тогда его называли «Парк МВО» — Московского военного округа). В парке были озера, высоченные столетние деревья, беседка Петра Первого и карусели — с деревянными лошадками, львами и пантерами для малышей, и «воздушные», для детей постарше. Сегодня я бы побоялась сесть на воздушные карусели, а тогда я высоту обожала — лазила на деревья, бегала по гаражным крышам. Со двора мне выходить запрещалось. Но уж двор свой я исследовала вдоль и поперёк: и гаражи, и подвалы, и чердачную лестницу.

У парка протекала Яуза — до сих пор она мне гораздо ближе Москвы-реки. Москва-река где-то далеко, в центре. А Яуза вот она, своя, домашняя.

— Вы с детства любили животных. Как зародилась и развивалась эта любовь? Вы спасали соседских котов или собак? Лечили птиц?

— Как большинство нормальных детей, я всё детство просила кошку или собаку. Мама, как большинство знакомых мне мам, была резко против. Животные для неё ассоциировались с одинокими, впавшими в маразм старушками, состоявшими на учёте в психдиспансере. Будучи участковым психиатром, мама этих старушек периодически навещала. И после с содроганием вспоминала запахи в их квартирах.

В папиной семье никто себе жизни без собаки или кошки не представлял. В городской квартире на метро «Аэропорт» у папы жила кошка Ная. Папа гордился тем, что я была редким ребёнком, которому Ная позволяла себя гладить. Обычно она от детей пряталась под кровать и оттуда шипела. А живший в квартире напротив, у писателя Крепса, огромный розовый кот, однажды напрыгнул и чуть не отгрыз мне ухо. «Это он тебя любит, — объясняли мне. — Он только кого любит, кусает». На даче у папы жил настоящий, взаправдашний Мухтар из фильма «Ко мне, Мухтар!», которого папе отдали после съёмок. Мухтар был огромный, добрый, его можно было обнимать и виснуть у него на шее.

Животные были моей главной страстью. Рыбки, попугайчики, хомячки, канарейки. Ворона со сломанным и долго не заживавшим крылом. Всё это каждый раз через страшные скандалы с мамой. Дважды папа уговаривал маму завести мне котёнка. Мама соглашалась, но оба раза быстро ломалась, и котёнка приходилось срочно пристраивать в хорошие руки.

Первую собаку я нашла на улице — чёрную дворняжку с белой бородкой. Она оказалась послушной, ласковой, дисциплинированной. Никогда не лаяла, шла рядом без поводка, любую команду понимала с полуслова. Даже шерсть у неё была жёсткой и не линяла. С ней можно было прийти в гости, положить её рядом с вешалкой в прихожей, и она там терпеливо ждала часами, никому не мешая.

С двенадцати до пятнадцати лет я тащила в дом всех встреченных на улице больных щенков, котят, голубей. Обычно вылечивала и пристраивала. В районной ветеринарке меня все знали. Мама, ясное дело, была в ужасе. Её можно понять. Бабушка к тому времени умерла, маме пришлось взвалить на свои плечи ненавистное домашнее хозяйство. А мы со зверьём ей в этом, конечно, нисколько не помогали. К восьмому классу стало ясно, что мы с мамой категорически вместе не уживаемся. Папа тоже помочь мне особо не мог — дача на Пахре была продана, а в их с женой маленькой городской квартире больше одной собаки и кошки не помещалось, к тому одна кошка там уже была. И я уехала под Волоколамск учиться на ветеринарного фельдшера. Работала после уроков на ферме, и там же, в какой-нибудь каптёрке пристраивала своих собак и кошек. Птицы и мелкое зверьё, вроде крыс, жили у меня в комнате в общежитии. Иногда из-за этого бывали конфликты с администрацией, но что я могла поделать? Где б я ни жила, я всегда в рекордные сроки обрастала зверьём.

— Вы окончили Литинститут. Что вспоминаете о годах учёбы? С кем дружили? Какой преподаватель внёс самый сильный вклад в будущего писателя?

— Моим первым преподавателем был папа. Поскольку писала я всегда — с тех пор, как в шесть лет научилась держать ручку, — папе приходилось разбирать мои каракули, редактировать, советовать, объяснять, почему что-то можно, что-то нельзя. Со своей стороны, мама в какие-то незапамятные времена показала мне, как держать шприц, как делать уколы, как вскрыть нарыв или обработать рану — то есть, я не помню, когда б я этого не умела. Также и со словами. Я всегда писала, и всегда сама себя долго правила. Папа говорил: «Перепиши три раза, пять раз, десять! Пока не почувствуешь, что получилось».

В Лите я училась на заочном, будучи многодетной мамой. Наш руководитель семинара, прекрасный прозаик Анатолий Игнатьевич Приставкин, собирал нас изредка, в сессию. Мы читали и разбирали свои произведения, стараясь перекричать друг друга, Приставкин изредка вставлял между нашими криками свои доброжелательные замечания. Несколько человек из нашего семинара, насколько я помню, писали потом добротную коммерческую прозу. Но я как-то ни с кем особо не сошлась, о чём сейчас немного жалею. У меня было своё ЛИТО, «Черновик», которым руководил Александр Бородыня, вот оно на меня, безусловно, сильно повлияло. Из него вышел Кирилл Кац, недавно умерший руководитель группы «Чердак офицера», и легендарный, ныне тоже уже покойный, Баян Ширянов, автор «Низшего пилотажа».

В первый год учёбы я обнаружила в институте семинар детской литературы под руководством Романа Сэфа и Сергея Иванова. Это было удивительное место, куда мог прийти всякий — очник, заочник, — пишущий в любом жанре: прозу, поэзию, драматургию, делающий переводы. Детская литература — главная неразделённая любовь всей моей жизни. Знаю её и люблю как никакую другую. И хотя время показало, что я никогда не научусь писать по-настоящему для детей, стиль её и язык — ясный, красивый, прозрачный язык Коваля, Кассиля, Драгунского, того же Сергея Иванова (Сэф всё-таки больше поэт) — по-прежнему остаётся для меня главной вершиной, высочайшим образцом для подражания.

Неслучайно многие значимые и читаемые сегодняшние писатели: Идиатуллин, Веркин, Сергей Кузнецов — пришли к нам именно через детскую литературу. Это такое горнило, которое переплавляет всех, потому что если ты не можешь сказать о глубоком и важном так ясно и просто, чтоб тебя даже дети поняли, какой же ты после этого писатель?

— Какие краткие аннотации Вы можете сами дать книгам, которые написали?

— Я обычно пишу со скромной целью изменить мир. Ну, хотя бы немножечко. И, поскольку самой мне это сделать слабо, за меня это делают мои герои. Сбегают от общества и совместно выращивают детей в «Крольчатнике», борются с ханжеством, ксенофобией и бесчеловечностью системы в «Институте репродукции», освобождают из клетки Птицу-счастья в «Горечанске» и наперекор всему расправляют крылья в «Химере».

— Ваш новый роман «Улыбка химеры» критики сравнили с «Полднем» Стругацких. Насколько Вы согласны с этой формулировкой?

— Рабочее название «Улыбки химеры» было Полдень. Мне хотелось, чтобы название книги звучало именно как отсылка. Но мне объяснили, что это нескромно, и вообще, могут подумать, что это фанфик. На самом деле, к так называемому «Миру Полдня», миру сбывшегося коммунизма, одним из непременных атрибутов которого людям виделись интернаты, в советское время обращались, кроме Стругацких, многие авторы: Иван Ефремов, например, в «Туманности Андромеды». Интернаты для детей, наряду с домовыми кухнями, в глазах людей были символами освобождения от бытовых тягот. На самом деле, впервые мир этот описан в романе Александра Богданова «Красная звезда», опубликованном в 1908 году. Кстати, ближе всего к воплощению этих идей подошли в израильских кибуцах, где отдельное проживание детей от родителей долгое время оставалось обязательным и непременным условием. Тем не менее, со временем даже в самых радикально настроенных кибуцах от этой идеи были вынуждены отказаться.

— Вы любите путешествовать?

— Очень люблю. В юности много ездила автостопом, люблю подолгу ходить пешком. Тем не менее, на каком-то этапе пришлось выбирать: дети или путешествия. Не то, чтобы я совсем не ездила с детьми, но всё же это куда сложнее организовать, чем поездку одной или вдвоём с собакой. Тем не менее, путешествие, особенно пешком и с палаткой, до сих пор для меня лучший вид отдыха.

— Где лучше пишется: дома или в дороге?

— Идеи приходят в разное время — и дома, и на работе, и даже иногда во сне. В дороге тоже приходят. Причём изначально я обычно собираюсь написать нечто вполне реалистическое, рассказать о своей работе или учёбе, ну, может, чуть приукрасить, оживить тех, кто умер, соединить влюблённых, не дать преуспеть злодеям. А выходит почему-то всё время какой-то фантреализм.

Сюжеты я часто разрабатываю на ходу, мне легче думается под стук собственных шагов. Останавливаюсь, вынимаю из кармана блокнот и записываю. Но в основном я, конечно, пишу дома, в свободное от дежурства в больнице время. Сажусь за компьютер, раскладываю перед собой блокноты со сделанными по дороге записями и пишу. Иногда часов по шесть-восемь непрерывно.

— Кого из современных писателей посоветуете читать?

— Шамиля Идиатуллина, Сергея Кузнецова, Дяченок, особенно «Виту Ностру», Наринэ Абгарян, Елену Макарову. Очень люблю Дарью Вильке. Из иностранных Одри Ниффедеггер, Робин Хобб, Сюзанну Кларк, Джеффри Евгенидеса и МартинаУинклера. Из детских Николая Назаркина, Нину Дашевскую, Евгению Басову, Юлию Симбирскую. Хотя у многих современных авторов мне очень нравятся отдельные вещи. Поэтов намеренно не называю, любимых современных поэтов у меня много, под каждое настроение свой.

Ольга Владимировна Фикс — писатель, ветврач и медсестра.

Родилась 23 ноября 1965 г. в Москве. Окончила Волоколамский ветеринарный техникум (1985), Педагогический семинар при Московской еврейской религиозной общине, специальность «Преподаватель иудаики в младших классах школ диаспоры» (1994), Литературный институт имени Горького, Семинар А. Приставкина, отделение прозы (1997), Медицинское училище № 2, специальность «акушерское дело» (2002), Московскую Академию Ветеринарной медицины и Биотехнологии имени К.И. Скрябина (2007).

В настоящее время работает ветврачом в частной фирме и медсестрой в больнице «Шаарей-Цедек». Живёт в Маале-Адумим, Израиль.

Публиковалась в журналах «Мы», «Лехаим», «22», «Иерусалимский журнал» и других, её роман «Вкус запретного плода» (авторское название «Крольчатник») вышел под псевдонимом Анастасия Орехова в издательстве «Эксмо» (1997). Роман «Улыбка химеры» опубликован издательством «Время» (2018).

Роман «Институт Репродукции» вошёл в лонг-лист «Русской премии» (2015).

Интервью: Александра Багречевская
Фото из личного архива Ольги Фикс