Писатель, журналист, автор четырёх книг с юмористическими зарисовками Диляра Тасбулатова рассказывает читателям ОПЦ об идее своих книг, делится секретами успешного творчества и советует любимых современных авторов.
— Ваши скетчи очень популярны. Их любят и цитируют. Благодаря чему Вы стали их писать? Помогли наблюдения за людьми или сработала фантазия писателя?
— Писать я начала давным-давно, ещё в детстве: помню, в четвёртом классе написала пьесу о… мушкетёрах. Сюжет был иной, чем у Дюма — какие–то любовные интриги, шпаги и кинжалы. У Дюма, тоже, конечно, так: но я, как сейчас принято, написала как бы продолжение, «сиквел» – да ещё и в стихах. Хотя стихосложением я не владею. Ну, пьеса — это громко сказано, меня хватило страниц на пять. Мама, кстати, никогда меня не высмеивала за это, как делают другие родители: хотя, как у многих детей, у меня был такой пошловато-розовый «романтизм», это я с годами стала «циником». Многие так считают: что, дескать, мои скетчи — проявление цинизма, чисто мужского грубого юмора, такая швейковщина, что мне, как ни странно, льстит. Ибо Швейк мой любимый герой, и солдатским юмором меня точно не напугать. Напугать меня можно, наоборот, так называемыми женскими романами: впрочем, каюсь, я так и не прочла ни одного: даже классические, из-под пера, скажем, Джейн Остин, меня раздражают.
Но мы, кажется, отвлеклись: вы спросили меня о том, сочиняю ли я или пишу «правду»? Как вам сказать… Если я порой пишу в день по пять скетчей (или по-русски — «баек»), то — чисто логически — разве может с одним человеком столько случиться за день? С другой стороны, реальность всё же даёт мне толчок: скажем, мой разговор с латышским таможенником похож на реальный, латыши действительно, как финны, уморительно бесстрастные. Такой северный темперамент — на чём и построен наш диалог. Но разговоры в жизни редко похожи на пьесы — у них, как правило, нет финала, и ведь именно финал — часто совершенно абсурдный — необходим рассказу.
— Ваша семья была творческой? Расскажите, пожалуйста, о своем детстве, о юности.
— Меня воспитывали мама и бабушка. Бабушка была врачом, знала языки (у неё, в отличие от меня, была такая способность, она выучила польский только потому, что у них во время войны жила польская еврейка, эмигрантка), знала узбекский (а это сложный язык), потому что они жили в Узбекистане, ну и соответственно, латынь — ибо была врачом. Моя мама — учительница русского языка и литературы, и поэтому в доме было достаточно книг: нельзя сказать, что это была богатейшая библиотека, но Толстой, Чехов, Пушкин, Лермонтов, Гоголь и другие «классики» были. Ничем таким особенным моё детство не отличалось, мы были обычной семьёй провинциальных интеллигентов. Кроме того, пожалуй, что, в отличие от моих подружек красоток, я была толстой закомплексованной девочкой, порой нахальной всё от тех же от комплексов (сейчас, впрочем, то же самое); училась, как и большинство девочек, в музыкальной школе, рисовала — но больше всего бездельничала и… влюблялась. Меня же никто не любил — ну понятно, я ведь была толстая. Как говорил один герой Тургенева, что у него, мол, не было первой любви, он сразу начал со второй. Потом я поехала в МГУ — поступать на филфак и, конечно, недобрала баллов (что совершенно естественно с моей провинциальной подготовкой). Хотя за сочинение получила четвёрку — а все девочки в комнате общаги для абитуриентов получили сразу же двойки. Смешно, но я возмутилась и пошла выяснять, почему не пятерка: была спорная запятая, как выяснилось. Содержание им понравилось: а сочинение было по Достоевскому. Правда, я ни за что не сдала бы английский — то есть всё равно бы не поступила. Балл был абсолютный — 25 из 25 возможных, четыре экзамена плюс в аттестате пятёрка. Ну, а на следующий год я поступила во ВГИК, что и определило мою дальнейшую судьбу — я стала кинокритиком, много публиковалась, скетчи же пишу недавно, года четыре, наверное. У меня много ипостасей: я ещё сделала как продюсер документальный фильм о Холокосте, потом мы с подругой занялись дизайном одежды, три года назад начали делать журнал (но потом деньги кончились и дальше первого выпуска дело не пошло). В общем, несмотря на свою чудовищную лень, я всё время что-то такое делаю.
— Вы публикуетесь в издательстве ЭКСМО, крупнейшем издательстве России. Ваши скетчи не всегда безобидны по отношению к власти. Насколько Вы ощущаете отсутствие или присутствие цензуры?
— Знаете, существует такое понятие как самоцензура. Я и сама знаю, что особенно злобные свои пассажи лучше даже не предлагать издательству. Ну, чтобы людей не подставлять. И, поскольку я пишу страшно много (уже, наверно, на десятитомник написала), — то мне есть из чего выбрать. Правда, я никогда не эксплуатирую специфически «женскую» тему, мне это неинтересно, и я не люблю сентиментальности. Я довольно жёстко пишу вообще-то. Это не «женское» письмо.
— Расскажите о тех книгах, которые у Вас уже вышли. Они все связаны одной идеей и героями. В Ваших книгах часто присутствуют мама, кот, консьержка. Читателям можно надеяться на продолжение?
— У меня вышли четыре книги — благодаря ЭКСМО. Я очень благодарна, что мне поверили — связей у меня нет, писатель я начинающий. Пятый «том», правда, издательство сочло нерентабельным, и я сейчас подумываю об аудиокниге. Возможно, заключу договор с кем-нибудь другим на пятую книгу, а потом и на шестую. Пишу-то я без конца, почти каждый день — кроме того времени, когда уезжаю: не люблю писать с телефона, а ноутбука у меня нет. Заграницей, впрочем, писать не очень тянет: все мои герои, все эти алкаши, бабушки на скамейке, провинциалы и пр. — местные, русские люди. Недаром Денис Драгунский сказал обо мне, что я пишу «энциклопедию русской жизни» (прямо как Пушкин, смеётся мама саркастически), это «эпос» нашего абсурда и из Европы или Америки я привожу мало историй.
Что касается «идей» или одной «идеи» моих книжек — то это, скорее, не идея как таковая, это наблюдение над кошмарами нашей жизни, её нелепостью, дикостью и абсурдом. В то же время я не издеваюсь над своими героями: сарказм не означает интеллигентской спеси или «русофобии», как иным кажется. Я просто смотрю на жизнь под определённым углом: я как бы «слышу» эту жизнь, чувствую её потайную энергию, её чудо и ужас.
— Вы кинокритик, писатель, правозащитник. Что позволит нашей стране улучшить ситуацию в целом: литература, культура, хорошие фильмы? Посоветуйте, что смотреть, что читать.
— Литература не способна, так же как кино, ни улучшить жизнь, ни сделать людей чище или благороднее. Хотя, конечно, искусство облагораживает (правда, ненадолго). С другой стороны: не будь его, человек может легко превратиться в животное. По поводу «смотреть», я бы посоветовала, особенно молодым, смотреть арт-кино: есть великие фильмы в Румынии, Норвегии, есть даже на Филиппинах. В России довольно сильное арт-кино: «Аритмия» «Нелюбовь», «Кроткая» (сделанная с помощью российских продюсеров в том числе). Из книг на меня в последнее время произвели сильное впечатление такие писатели как Сарамаго, Александр Чудаков, Мисима. Но это классики, которых давно нет на свете. Почитайте роман Артура Соломонова, молодого московского писателя — «Театральная история» называется. Это мощная книга, провидческая: и повествует о современной России. Замечательно стал писать Денис Драгунский – его рассказы отличаются отточенностью формы, парадоксальностью и стилистическим совершенством. У нас сейчас подросла целая когорта выдающихся молодых поэтов: Рада Орлова, например, или Дмитрий Плахов. И не только они, их круг тоже: мы все застряли на шестидесятниках и не замечаем порой того, что у нас есть буквально рядом, «через стенку». В Америке живёт русскоязычная поэтесса родом из наших мест Катя Капович — это какой-то животворящий поток, я каждый день её читаю в Фейсбуке.
— Как у вас проходит творческий процесс? Легче писать, когда Вы путешествуете или главное место — родной дом?
— Я уже ответила, что дома пишется легче и более споро, что ли. Я живу на 18-м этаже, из окон видна панорама Москвы, хотя живу я в ближнем Подмосковье: и вот место у окна, где стоит мой письменный стол — и есть главное мое место, точка опоры во вселенной, если патетично выражаться. Я провожу часов наверно 14 за ним, почти каждый день. Ну или 10, 12. Мужчина бы сказал, что это его «плаха» и его же радость: так Кафка говорил — что он ждёт ночи, чтобы пойти на свой эшафот, ибо, как он говорил, писательство было для него мучением и счастьем одновременно. Но то Кафка, сумрачный австрийский гений.
Я же никакой не Кафка, и потому писать мне скорее радостно: я работать не люблю в принципе, преодолевать трудности — ещё менее того, и потому не слишком его понимаю. Какое же «мучение»? Радость же! Но, как говорит моя мама, и результаты отличаются. Ха-ха.
— Каким должен быть современный писатель? Не секрет, что пробиться трудно, в издательства поступают сотни рукописей. Есть рецепт успеха? Поделитесь!
— Я не знаю, что такое секрет успеха и как научиться, скажем, писать. Писать, наверно, нужно, имея вкус, самокритичность, внутреннюю культуру, начитанность и понимание того, что ты всё же не Данте. С другой стороны, мне как-то в интервью Леонид Зорин сказал, что важно понимать, что ты не Данте или Томас Манн, но и не ничтожество: вот этот баланс и есть самое сложное в нашем, осмелюсь так выразиться, деле. Есть разные теории: кто-то считает, что писать можно научиться, так сказать, выписаться, дописаться до шедевра. Вполне возможно. Есть, наверно, и такой путь. Есть и другой — писать легко как пишется, быть искренним, а если ты «юморист», ну как я примерно, — чувствовать смешное. Довлатов старался, чтобы каждое слово в предложении начиналось с разной буквы. Это, как мне кажется, уже ненужный перфекционизм: но, с другой стороны, положив на это жизнь, он так стал самым, пожалуй, обаятельным писателем России конца ХХ века. Самым читаемым, заметьте. Я скажу смешную вещь: чтобы быть писателем, нужно писать. По возможности каждый день. И вторую смешную вещь — чтобы им быть, нужно хорошо знать язык, на котором пишешь. А знать язык — это, как ни странно, непросто. Его ритм, подвижность, юмор (ну вот в совершенстве этим владел такой сверхчеловек, как Гоголь, даже не Довлатов), его, языка, живая жизнь могут ускользать от тебя, не поддаваться. И тут ты совершенно беззащитен: язык тебя выведет на чистую воду. Язык, сам, если ты не талантлив или если у тебя нет идей, оставит тебя как бы закованным в своей броне: вроде всё чисто, хорошо, культурно сделано — и мертво. Ну, и если ты талантлив, тогда твой текст будет интертекстуальным, будет выше себя самого, одолеет границы видимого.
Диляра Керизбековна Тасбулатова — кинокритик, киновед, журналист, писатель. Член союза кинематографистов России. Родилась в Алма-Ате, живёт и трудится в Москве.
Публиковалась в сотне изданий — от глянцевых до серьёзных, от научных до развлекательных. Взяла несколько тысяч интервью: среди её визави Иоселиани и Джармуш, Мэтт Деймон и Лукас, Павел Костомаров и Сергей Лозница. В течение долгих лет была обозревателем самых крупных кинофестивалей — Канн, Берлин, Венеция. Читала лекции в Швеции и Америке, заседала в жюри международных фестивалей. Более пяти тысяч публикаций. Лауреат премий — «Критик года» и «Лучший киножурналист России».
В крупнейшем издательстве ЭКСМО вышли четыре книги Диляры Тасбулатовой, в которых собраны юмористические зарисовки: «Мама, Колян и слово на букву “б”», «Вы там держитесь…», «Кот, консьержка и другие уважаемые люди», «У кого в России больше?».
Интервью: Александра Багречевская
Фото из личного архива Диляры Тасбулатовой
Прокомментируйте первым "Диляра Тасбулатова: «Мои книги — наблюдение над кошмарами нашей жизни»"