Где в Петербурге художественными средствами говорят на остросоциальные темы? Сегодня и завтра — в пространстве «Севкабель» в Гавани Васильевского острова.
Умница Михаил Патласов расширил свой социально-документальный спектакль «НеПРИКАСАЕМЫЕ» до целого фестиваля. В большом цехе завода на Кожевенной линии работали сразу несколько площадок «Не-феста».
В арт-объекте «НеЗАРЕКАЙСЯ» каждый мог оказаться на месте бездомного, сфотографировавшись с тантамареской, содержащей пять образов людей, выброшенных на обочину жизни. Вставьте голову в нужную прорезь — и Вы нищая старушка или ободранный бомж, а может — непутёвый гастарбайтер.
Рядом — объект под названием «НеРАБОТАЕТ». Нормально, сами такое видели не раз.
Чуть поодаль в своеобразном шатре сидит слепая женщина и виртуозно вяжет. Вязаные картины по бокам, одежда — тоже хенд-мейд. Это зона «НеГЛЯДЯ».
В двухэтажном домике, удобно расположившемся под крышей арт-пространства, царит Яша Яблочник. Жгучий брюнет с ультрамодной стрижкой, в накинутой на плечи чёрной шкуре, он зажигательно рассказывает свою непростую историю. Пока юные зрительницы завороженно внимают Яше, сбоку из двухместной палатки не спеша вылезает Мэри Ваха, дочь легендарного Артура Вахи, и начинает рассказ от лица бездомной девушки. Вместе с напарником-артистом они ведут вчистую поверивших им ровесниц по всему пространству, а в финале с удивлением отмечают, что им предложили еду.
В центре огромного зала, подсвеченный диодным софитом, стоит у микрофона дедушка-гусляр Ростислав Иванов, которого иногда можно встретить на Невском. Перебирая струны, он неожиданно высоко затягивает «По диким степям Забайкалья». Песню вековой давности, сопровождаемую специфическим струнным аккомпанементом, то дополняют, то перебивают низкие индустриальные звуки от ди-джея, забравшегося на кирпичный гараж. Безумный микс, кажется, вполне устраивает музыканта, как и почти полное отсутствие слушателей. Гусляр всегда один.
Михаил Патласов тем временем надел белый защитный «бумажно-марлевый» комбинезон и не снимал его до окончания первого дня. В нём он провёл собственный перформанс «НеПОХОРОНЕННЫЙ», посвящённый самой актуальной в России теме — немедленному захоронению тела Ленина. В ответ на моё предложение срочно сменить тему перформанса и хоронить не Ленина, а олимпиаду в Южной Корее, Михаил пообещал пошутить на эту тему, но не более.
Вообще, столкновения с Патласовым и странные, на грани абсурда, фразы, которыми мы обменивались, стали одним из самых сильных и важных впечатлений от фестиваля. Когда ближе к вечеру я набрался смелости и вслух сравнил образ Михаила в комбинезоне с образом Уолтера Уайта — главного героя сериала “Breaking bad”, только на русской почве, — режиссёр впал в лёгкую прострацию, посмотрел куда-то сквозь меня и произнёс: «Да, я тоже делаю то, чего не понимаю». Затем сразу вернулся в дольний мир, взял себя в руки и улыбнулся: «Это я разговаривал сам с собой, а Вы стали свидетелем».
За три часа до этого, во время ещё одного столкновения, когда я попросился на читку, Михаил тут же помог мне, но сразил наповал странным вопросом: «Вы же пишете?»
В пять вечера в помещении сбоку, в относительно небольшом цехе, началась первая читка на фестивале. Режиссёр Максим Карнаухов пригласил гостей «Севкабеля» на непростое, но важное испытание — вместе с тремя профессиональными актрисами прочитать фрагменты из книги, с которой пятнадцать лет назад начал работу благотворительный фонд Ad vita. Фрагменты книги Натальи Кантонистовой «Все так умирают?», более известной как «книга о Женечке», в 2017 году читают и снимают на видео занимающиеся различными видами творчества петербуржцы. В холодном, полузаброшенном цехе «Севкабеля» читка длилась два часа, лишь пару минут из них засняла бригада телеканала «Санкт-Петербург».
Дочь Натальи Кантонистовой Женечка в 1999 году в возрасте 27 лет скончалась от лейкемии. Два года борьбы со смертельным недугом, прощание с жизнью, принятие смерти, нежелание расставаться с родным человеком, многочисленные и такие бесполезные медицинские процедуры — всё это вошло в книгу безутешной матери. А ещё — стихи Иосифа Бродского, которые любила Женечка.
На читку пришли шестнадцать человек, считая режиссёра и трёх актрис. Они сели в тесный круг, в центре которого появилась положенная на бок деревянная катушка от кабеля. Максим признался, что выбор книги для него не был случайным: несколько лет назад его близкий человек не менее мучительно умирал от онкологического заболевания.
Максим предложил желающим взять по небольшому фрагменту текста, чтобы по мере сил поучаствовать в читке самим. Четверо из присутствующих взяли по две-три страницы. У актрис самые крупные фрагменты — по семь-восемь страниц. Когда первая из них закончила читать, все сидевшие в круге стали как будто ближе друг другу. У нескольких девушек выступили слёзы. На середине своего фрагмента не выдержала, всхлипнула Гала Самойлова — а как остаться безучастным к такому горю? Ещё одна участница читки отошла в дальний угол цеха, чтобы выплакаться наедине.
Групповую динамику нашего круга постоянно взламывали: заглядывали любопытные, пришла с камерой и светом съёмочная бригада, двое рабочих долго двигали что-то тяжёлое по плиточному полу, а затем залезли в бочковидную камеру, напоминающую небольшой батискаф. Но текст оказывался сильнее.
Пока шла читка, можно было оглянуться по сторонам, пересчитать ещё не сбитый со стен кафель, столкнуться взглядом с чудом уцелевшей табличкой «Уголок цехкома», наткнуться на такой милый и такой архаичный станок и, ёжась от холода, поразиться внезапной догадке. Именно в первые зимние морозы, именно в разбитом и опустевшем цехе и нужно читать такие книги. Этот холод — холод смерти, эта разруха — всё, что останется от каждого из нас на земном пути, когда бы он ни завершился.
В главном зале в это время началась ещё одна читка — и тоже на тему онкологии, только тут всё весело и легко. Главный герой пьесы прикидывается больным и старательно воспроизводит симптомы. Вышедшие из бокового цеха испытывают эффект холодного душа и находят спасение в приятном баре, где к их услугам оказывается ирландский суп с виски и бараниной. Суп примиряет с реальностью, и реплика одного из персонажей пьесы со второй читки воспринимается уже спокойнее: «Щадящая химия не только повлияла на печень. Вернулись тематические сны. И вот я врываюсь в палатку Ганнибала…»
«Всё немного странно, но это и хорошо в такой обстановке», — заверяет меня обворожительная Алина Шклярская, сценарист и верный соратник Михаила.
Холодно. Не спасает единственная на огромный ангар тепловая пушка. С ужасом смотрю на юную девушку, пришедшую на фестиваль в короткой юбке и тонких колготках. Зато на левой икроножной мышце у неё татуировка в виде бабочки. Значит, она точно не замёрзнет.
Обязательно приходите на «Севкабель» завтра. Мёрзните с нами, слушайте и смотрите во все глаза, потому что создателям фестиваля удалось главное — они блестяще соединили форму и содержание. Говорить о жестокой участи бездомных, ненужных, брошенных, смертельно больных и нужно именно там и именно так. И просто нужно говорить об этом, потому что не застрахован никто.
Текст и фото: Евгений Веснин
Прокомментируйте первым "Севкабель. Вернулись тематические сны"