Владимир Данихнов: «Надо уметь смеяться надо всем подряд»

Писатель-фантаст Владимир Данихнов рассказывает Охтинскому пресс-центру о детстве в маленьком городе, о поддержке семьи и личной победе над смертельной болезнью.

— Расскажите, пожалуйста, о своём детстве! О доме, где родились, о родном городе…

— Я родился в Новочеркасске — это такой маленький городок на юге России; если его и вспоминают, то обычно в связи с расстрелом рабочих в 1962. Но я в детстве про этот расстрел мало что знал, только помню, как отец рассказывал, ему было восемь лет, по улицам ходили толпы угрюмых людей, они что-то кричали, били окна, хотели и его побить, а он спрятался от них на дереве. На следующий день папа узнал, что в городе случилось что-то плохое; но что именно, ему долго ещё не было понятно, какие-то смутные слухи, да родственники шептались. Он был ребёнком и мало во всё это вникал. Так он — а за ним и я — это запомнил.

Детство я провёл в маленьком дворе, в маленьком старом доме, вроде коммуналки, но не совсем, комната и кухня у нас с матерью были отдельные, только туалет общий на две квартиры. С отцом мать то сходилась, то расходилась, у них была большая разница в характерах. Но каждый раз как отец снова появлялся и жил с нами, я очень радовался. У него были золотые руки, мог починить что угодно, постоянно чем-то увлекался: то притащит самодельный телескоп, то железную дорогу, поезд был игрушечный, отец приладил к нему моторчик, а железную дорогу смастерил сам; это было настоящее чудо.

И книги — он постоянно дарил мне книги. Я очень любил отца.

Ещё, помню, во дворе был подвал, где жители близлежащих домов хранили своё барахло; жуткое место для нас, детей, — мы думали, что там живёт какое-то чудовище. Летом к бабушке приезжал жить мой лучший друг Руслан, поэтому лето было для меня самым долгожданным, волнующим временем года.

Потом отец умер — больное сердце, а мы переехали в новостройку. Это было в конце восьмидесятых. На новом месте у меня как-то не заладилось с друзьями, я замкнулся, стал домоседом. Зато прочёл огромное количество книг: после смерти отца их осталось действительно много, они стояли на полках, и никто их не читал кроме меня; а я читал всё подряд: фантастику, классику, прозу каких-то удивительно далёких авторов из Африки, Южной Америки и других. Были там и журналы: «Наука и жизнь», «Химия и жизнь», «Новый мир», что-то ещё, уже и не вспомню. Мне было восемь, я не всё ещё понимал, но, тем не менее, глотал книгу за книгой, журнал за журналом. Это были, с одной стороны, весёлые, а с другой — печальные времена. Помню, как мать по вечерам плакала на кухне: всё же она любила отца. Думала, я сплю и не слышу. Потом наступили девяностые. Было тяжело, но мы как-то выкарабкались. Не хочется о них вспоминать.

— Как Вы начали писать? Что побудило и стало откровением? Кто Ваш любимый писатель?

— Писать я начал тоже в детстве, лет с трёх. В тетрадках в клеточку: сам иллюстрировал, сам издавал, сам подбирал «шрифт» (писать я тогда умел только печатными буквами). Мать таскала эти тетрадки к себе на работу, там их вслух зачитывали, смеялись. Я обижался: почему смеётесь? Мама говорила: радуемся за тебя. Я важно кивал и брался за следующую «книгу». У меня были свои читатели, которые ждали продолжения моих историй в тетрадях в клеточку, так что я (как писатель) был счастлив, и мне нравилось это чувство. Помню, очень важничал. Писал я тогда всё подряд: посмотрю какой-нибудь мультфильм, и давай писать продолжение; прочту сказку — и давай придумывать, что там произошло дальше. Тогда мне очень нравилось придумывать продолжения чужих книг. Но это всё было в детстве, потом как-то прекратилось: я больше читал-читал-читал. Снова начал что-то писать уже будучи студентом университета. Какие-то небольшие рассказики. Тогда появился интернет, в котором можно было найти что угодно, в том числе и электронные адреса журналов, газет, издательств. Я отправлял рассказы по этим адресам. Чаще всего никто не отвечал. Или писали: извините, это нам не подходит. Но я был упрям. Находил в сети какие-то курсы по писательскому мастерству. Однажды мой рассказ опубликовали. Это был небольшой антиутопический рассказ «День Сети» про ближайшее будущее. Напечатали его в журнале «Магия ПК». Честно говоря, не помню, какой там был гонорар и был ли он вообще. Но авторский экземпляр мне прислали; я очень радовался.

Любимых писателей у меня было много; сначала один, потом другой, затем третий. Подростком сильно увлекался Достоевским. В школе на лето задали прочесть какую-то его книгу, я прочел её, поразился, и меня было уже не остановить — прочёл за неделю всё, что у нас было, то есть буквально всё, кроме «Бесов» и «Братьев Карамазовых», пожалуй. Их уже прочёл потом.

Но сейчас это Платонов — и вряд ли появится новый любимый автор. Я как-то пропустил его в школе (начинал тогда «Котлован», прочёл пару страниц и отложил), и в библиотеке отца его тоже не оказалось. Стал читать, когда мне было под тридцать. У меня уже вышли книги. Если не ошибаюсь, кто-то написал мне, что в «Чужом» есть что-то от Платонова. А я Платонова не читал; мне стало стыдно, и я немедленно взялся за него. Удивительный, прекрасный автор. Где-то я прочёл, что он «ворочает глыбами слов». Так и есть. Ничего подобного я больше не читал: нигде и никогда. И вряд ли уже прочту.

— Как автор, какую краткую аннотацию Вы можете дать каждой своей книге?

— Честно говоря, не люблю писать аннотации, хотя в издательствах иногда и заставляют. Синопсисы и аннотации — это всегда для меня тяжело. Легче написать книгу. Вот, например, для «Колыбельной» написал бы что-нибудь вроде «Для людей, умеющих смеяться над тоской и безысходностью». Для «Девочки и мертвецов» — «Для людей, умеющих хохотать над безнаказанностью и жестокостью». Впрочем, такие аннотации вряд ли помогли бы продажам. Но мне кажется, что смеяться надо уметь надо всем подряд; может, тогда станет меньше и тоски, и жестокости.

— Ваша новая книга «Тварь размером с колесо обозрения» попала в длинный список Национального бестселлера – 2018. В чем её главный посыл миру?

— В 2015 у меня нашли рак, причем такую его разновидность, вылечить которую шансов было мало. К счастью, за операцию взялся профессор из Ростовского института онкологии. Потом были облучение, химия. В 2016 году случился рецидив. За операцию профессор уже не брался. Но мы с женой — она была рядом со мной постоянно — руки не опустили. Рецидив удалось задавить. В 2017 году я написал про это всё книгу и назвал её «Тварь размером с колесо обозрения». Там не только про рак; там про моё детство, мои страхи. В других моих книгах критики часто находили «литературоцентричность», но «Тварь» я старался писать максимально просто. Думаю, посыл тут такой: показать, что онкологические больные — это те же люди. Вот точно те же самые, с которыми вы совсем недавно пили пиво, болтали, ездили на природу; ничего не поменялось, кроме болезни. Когда у меня обнаружили диагноз, некоторые мои знакомые как-то вывалились из моей жизни. Винить их я не могу: понимаю, что со смертельно больным человеком общаться страшно. Поневоле примеряешь это на себя. Но мне кажется, что такое отношение надо ломать.

— Что для Вас — жизнь? Был ли такой момент хоть один раз, когда Вы хотели с ней покончить? Что помогает человеку выстоять, выжить?

— Жизнь для меня — это, прежде всего, моя семья, жена и дети. Покончить — нет, такого желания не было. Хотя когда я только узнал диагноз, жена боялась: вдруг я решу покончить с собой. Тогда как раз прокатилось несколько новостей про раковых больных, убивших себя. Она переживала. Но у меня и мысли такой не было. Что помогает? Вот близкие люди и помогают. Без них — никуда.

— Ваша семья поддерживает писательское дело? Как родные комментируют Вашу работу?

— Сначала относились с подозрением. Моей жене, например, мои ранние книги вообще не нравились. Про «Девочку и мертвецов» она сказала что-то вроде: «Из-за этой твоей девочки книгу читать просто противно». Хотя прочла до конца. Но ей очень понравилась «Колыбельная». Она плакала, когда дочитала последнюю страницу. Я впервые видел, чтоб она плакала над книгой. И она теперь постоянно рекламирует её в сети. И «Тварь размером с колесо обозрения» — если бы не Яна, может быть, книги бы и не было. Но она твердила: напиши про свою болезнь, напиши, и я написал.

— Где Вам лучше работается над текстами? Это должно быть уединённое место или, например, как Эрнест Хемингуэй, Вы можете писать в шумном кафе?

— Мне нужно уединённое место. И пишу я обычно по ночам — когда все спят. В шумном кафе, к сожалению, не получится сосредоточиться.

— Полезна ли писателям суровая критика? Она мотивирует или может ввести в депрессию? Положительные отзывы помогают или мешают? Как Вы к ним относитесь? Кто чаще пишет отзывы на Ваши книги: мужчины или женщины?

— Сложно ответить. Суровая критика, думаю, полезна: иначе можно застрять на одном месте. А положительные отзывы вроде как вдохновляют продолжать. С другой стороны, когда пишешь, и о критике, и об отзывах забываешь. Это такое состояние, когда ты проваливаешься в книгу, которую пишешь, и о чём-то ещё думать сложно. По крайней мере, у меня так. Насчёт того, кто чаще пишет отзывы, ответить не могу, не считал. Но вообще, как мне кажется, женщины сейчас больше читают (да и пишут, наверное).

Владимир Борисович Данихнов (род. 20 апреля 1981 года) — современный писатель-фантаст.

Уроженец г. Новочеркасска Ростовской области. Окончил Южно-Российский государственный технический университет. Женат.

Автор рассказов, опубликованных в журналах «Полдень XXII век», «Дарьял», «Если», «Реальность фантастики», «Порог» и других. Автор романов «Чужое», «Братья наши меньшие», «Девочка и мертвецы», «Колыбельная» и других.

Лауреат поощрительной премии Европейского общества научной фантастики молодому автору (2008).

Интервью: Александра Багречевская
Фото из личного архива Владимира Данихнова