Анна Бердичевская: «Что-то в издательско–торгово–читательском деле недодумано»

Первая в 2018 году гостья «Книгомании» Анна Бердичевская делится собственным восприятием отечественной истории, анализирует жизнь современных литераторов и издателей, расказывает о своих книгах.

— Расскажите, пожалуйста, о Вашем детстве. Что было самым важным тогда, о чём мечталось, что затем удалось воплотить в жизнь?

— Я родилась в городе Соликамске, это, скажем так, север Западного Урала: Соликамск, Усолье, Березники, Чердынь… Много больших рек, много леса, глубоко в земле и в реках порядочно алмазов и очень богатые залежи калийных солей… Было и лагерей много, в том числе политических. В одном из них я родилась — маму арестовали по политической статье, когда она только забеременела мною. Я совсем не помню себя до пяти лет. Вообще-то такое случается, но довольно редко. Что там в эти пять лет со мною происходило, я отчасти знаю от мамы, бабушки, старшего брата. Знаю, что меня забрали из «детской зоны» в детский дом года в три. То есть, позже обычного. Возможно, потому, что я никак не желала учиться ходить и отказывалась говорить. Потом я жила в двух детских домах, и меня навещали бабушка со старшим братом… Много ещё всякого знаю, но только по рассказам. Моё собственное Я, моё осознанное детство началось в начале 1953 года, бабушка к окончанию маминого срока забрала меня из детдома к себе. Мама вошла на бабушкину кухню — и у меня началась жизнь… Об этом когда-то я написала свой первый рассказ. Он вошёл в мою новую книгу «Молёное дитятко», недавно изданную в «Эксмо».

— Я видела её на ярмарке НонФикшн. Книга проиллюстрирована Резо Габриадзе, чудесен его рисунок на белой обложке — тихий ангел летит в сером небе над серым полем… Ещё обратила внимание на надпись мелким шрифтом внизу обложки «Лауреат Международной литературной премии имени Исаака Бабеля». Можно поподробней и о Габриадзе, и о премии?

— Международная литературная премия имени Бабеля за лучший рассказ на русском языке — прекрасный, своевременный, а также, казалось бы, невозможный факт. То есть — чудо. Но такая премия в украинском городе Одессе есть и будет. (Кстати, к сведению русских литераторов, второй сезон премии открыт, у неё есть сайт, посылайте рассказы). Придумали и осуществили это чудо во Всемирном клубе одесситов, президент в котором — Михаил Жванецкий. О том, что я стала лауреатом премии, мне сообщил по телефону вице-президент Всемирных одесситов, писатель и издатель Одесского сатирического журнала «Фонтан» Валерий Хаит, он же позвал меня на вручение. Я никогда не была в Одессе. Прилетела и два с половиной дня была там совершенно счастлива, как и пообещал Хаит. Одесса праздновала день рождения Бабеля — широко, изобретательно, весело! Отважно и свободно. На премию было прислано больше двухсот рассказав из десятков стран. Я получила своё «серебро» за рассказ «Русский доктор». Он из книги «Молёное дитятко», этим и объясняется надпись на обложке.

С Резо Габриадзе мы знакомы очень давно. Это художник в самом широком и высоком смысле слова. Его фильмы («Не горюй!», «Мимино», «Кин-дза-дза»…), его театр кукол, в котором Габриадзе и драматург, и сценограф, и режиссёр, и даже архитектор — знают во всём мире…  Слава богу, мы с ним дружим, с тех ещё пор, как в середине восьмидесятых мы с дочкой оказались в Тбилиси… И когда уехали из Тбилиси — дружба осталась. А друг он такой же гениальный и нежный, как и художник.  «Молёное дитятко» — не первая книга, которую он для меня проиллюстрировал. И в «Масхаре», и в «Тихом ангеле» его графика…

— Мне кажется, недооценённым остался Ваш роман «КРУК». Вы о нём как-то написали, что это «своего рода исторический роман, только о совсем недавнем времени». Действие происходит в 2002 году в Москве и в Швейцарии. Роман о круглосуточном круге жизни, о молодых, о дружбе, творчестве и любви… Как долго Вы его создавали? Что послужило основным посылом этой замечательной книги?

— Недооценён, переоценён… Главное — вышел. В 2016 году «Крук» попал в лонг-листы трёх главных литературных премий России. Ни в один «шорт» не попал. Один старый и хорошо относящийся ко мне литератор по этому поводу сказал: «Лонг-лист — это главный критерий качества. Дальше всё как в рулетке, ну, иногда ещё немного политики или рекламы. Не огорчайтесь. Ваш первый роман — заметили, Вы с ним умудрились попасть в круг… как там у вас в книге глава называется — «Попасть в КРУК»?.. А главный-то читатель прочтёт ещё не скоро, там видно будет…»

Он меня таким образом хвалил и утешал, и я ему благодарна. Но сама-то была очень даже судьбой довольна. Рецензия была всего одна, зато хорошая. Читательских отзывов пришло больше, чем ожидала, и сейчас они приходят. Вот из Хабаровска пришла весть от фейсбучного друга, что к владельцу бумажной версии «Крука» (видимо, редкому в Хабаровске) выстроилась очередь. И владелец этот, будучи человеком благородным, почитать книгу людям даёт, но только на два дня, не больше. Вот и хорошо, потихоньку все, кому надо, прочтут.

Писала я роман долго, лет шесть. Главным образом потому долго, что «посыл», о котором Вы меня спрашиваете, был сначала один, а потом ещё один. Начинала я «КРУК» под новый 2000 год, писала главным образом за столиком клуба «ОГИ» в Потаповском переулке — был такой, действительно круглосуточный, молодёжный подвал. Первый посыл был очевиден: миллениум, начало нового тысячелетия. Всем, особенно молодым, тогда мерещился необъятный космический круг идей и надежд. Молодых ребят вокруг меня толклось и на работе, и в «ОГИ» великое множество. Но и мне казалось, что и в моей жизни, и в стране, да и в человечестве что-то сдвинулось. Хотелось почувствовать, схватить и передать будущему этот момент как бы перехода ВСЕГО — в новое качество. Но тут я попала на презентацию книжки стихов одного питерского поэта, его звали Сергей Вольф. Книжечка была ветхая, но прекрасная, и называлась — «Розовощекий павлин». Мы познакомились с автором и сразу вдруг подружились. Дружба длилась три дня, пока Вольф не уехал на «Стреле» в свой Питер. Перед отъездом он подписал мне своего «Павлина»: НА–ВСЕ–ГДА!.. Изредка мы переписывались. Тем временем рукопись романа шла с большими перебоями, я тогда была главным редактором одного журнала, работы было невпроворот. А в 2005 году, когда роман худо-бедно подошёл к концу, пришло известие о смерти Вольфа. Вот… И тогда возник «посыл» непреодолимой силы. Оживший Вольф, такой, каким я его узнала за три дня и три письма, а запомнила навсегда, — просто взял и вошел в роман. В результате изменился и сюжет, и фабула, и название. Памяти Сергея Вольфа «Крук» и посвящён.

Я отнесла своё детище в мой любимый журнал «Знамя», где мне сообщили со вздохом, что в трёх номерах они произведения давно не печатают, порекомендовали сократить втрое. Это было невозможно. Как ни странно, я это сделала. И журнальный вариант «Крука» был опубликован. Полный же текст ходил по издательствам, подолгу лежал в них, пока не вышел в 2016 году в ЭКСМО… Журнал «Знамя» взял на себя смелость номинировать роман на «Большую книгу»…

Нет, с «Круком» всё нормально. Кроме одного: мне надо дописать в нём очень важную линию. В романе мой главный молодой герой Кузьма Чанов нашёл зашифрованное письмо своего умершего отца. И всё откладывал его расшифровку… Да так и не успел. А это не то, чтобы для романа, но для меня, автора, очень важно. Так что КРУК — круглосуточный клуб — как ему и положено, хочет продолжиться и превратиться в спираль времени…

— Время всегда ощущается по-разному или история часто повторяется. Что, по-Вашему, повторяется в русском историческом процессе, в литературе, культуре, в обществе?

— Прибегну к собственному опыту. Поскольку мама работала художником-оформителем в деревянном клубе «Прогресс», то есть занималась как бы «наглядной агитацией», то я должна была бы знать про «текущий исторический процесс» больше, чем сверстники. Но это не так. Процесс нашей истории целыми десятилетиями никак не тёк. Менялись пятилетки, генсеки и политбюро, кого-то иногда объявляли «антипартийной группой», и маме приходилось писать новые портреты руководителей страны… История советского времени в школе была скучнейшим предметом. А вот жизнь… Жизнь в клубе и вокруг клуба бурлила. Своя, частная, выпавшая из «исторического процесса». Горячая и настоящая. А ещё были кино и литература. Только литература девятнадцатого и начала двадцатого века как-то всё же объясняла нам, советским людям… нет, не происходящее в стране, а то, откуда мы все пришли на это наше довольно-таки заболоченное плоскогорье. Так что для меня «исторический процесс» — только живая жизнь людей и литература.

Кино осталось в деревенском клубном детстве. Возможно, потому, что кино слишком далеко ушло от хорошей литературы, которая когда-то перетекала в хорошие сценарии и давала хорошую работу великим актёрам… Сейчас оно слишком тяготеет к шоу, часто бездарному и однообразному…

Когда же на моих глазах в стране началась История? Конечно, с похоронами генсеков и с «перестройкой». Дальше всё происходило так бурно, что последние 15 лет прошлого века только-только сейчас проступают как нечто целое. И, опять же, вовсе не историки, и уж точно не политики хоть что-то начинают обозревать и понимать в исторических процессах второй половины двадцатого века, а писатели. Хочу назвать недавно мною прочитанные две книги: «Улыбка Эммы» Владимира Сотникова и очень сильный роман «Заххок» Владимира Медведева, недавно получивший «студенческого» Букера. Обе книги я прочла с большим интересом — читательским… Но, возможно, ещё и потому, что обе содержат тот самый, как бы уже исторический взгляд на не такое уж далёкое прошлое. Взгляд как бы из другой, следующей жизни, но гиперреальный, и свежий, и цельный.

Моя книга «Молёное дитятко» писалась в процессе живой жизни, я не претендовала на описание исторического процесса. Но кто знает?.. Собирая рассказы под одну обложку, я пометила каждый из них не годом написания, а годом, когда происходит действие рассказа, и построила их все по шкале времени. Несложное изобретение. Но таким образом и читатель движется по книге как по истории собственной страны, правда, без генералиссимусов, великих битв и всего, что в нашем сознании привычно связано с Историей…

— Что, по-Вашему, сегодня переживает русская литература — упадок или подъём? Чего ей остро не хватает?

— Я не так уж много сейчас читаю, а если читать не больше дюжины книг в год, тенденцию уловить нельзя. Может, её и вовсе нет?..  Но вот «на слуху», судя по Фейсбучным «постам» и старинному «сарафанному радио», литература живёт очень бурно, особенно зарубежная, но и наша тоже не закисает. Люди пишут и некоторые — хорошо. Может, это и не «подъём», но — жизнь. Вот у издательств не всё в порядке. Страна у нас огромная, по окраинам электронные книги приживаются медленно, а бумажные просто не доходят. Что-то в издательско–торгово–читательском деле недодумано. Писатель, издатель, торговец и читатель сейчас как лебедь, рак, щука… ну и слепой щенок. Что хорошо одному — другому очень плохо. Так долго продолжаться не может. Ведь все они зависят друг от друга А жизнь «толстых» литературных журналов? Я знаю, многим, уже успешным литераторам кажется, что «толстяки» отживают свой век. Но это не так. Они самые первые, самые опытные, значит, и самые главные в цепи биологического литературного отбора. А живут на самом голодном пайке. Издатели и книготорговцы на своем деле зарабатывают, журналы — нет. Но они и не должны так уж сильно зарабатывать. Как же рак и щука не понимают, что если журналы помрут с голоду, всем зарабатывающим в конце концов тоже не поздоровится. Кто будет профессионально, независимо и с любовью, т.е. почти что бескорыстно отбирать, редактировать, комментировать, ежедневно промывать золотой песочек? И опробовать его качество на небогатых наших читателях? Издательства в полном объёме с этим не справляются. Хотя и стараются. Как быть? И что будет? Я не знаю. Не специалист. Где-то читала, что в самых читающих странах читателей не более 9 %. Если и в России под девять процентов — это не так уж мало. ДОСТАТОЧНО для создания не бедного, качественного литературного, извините, рынка. С непременной и не голодающей инфраструктурой — ни в коем случае не исключающей литературные журналы, причём, во всех федеральных округах!

Эх, не зря же я выпускала в лихие девяностые Business–Match Magazin, скажу вот так, авторитетно: к процессу лечения остеохондроза в экономической и производственной сфере издательской политики России пора привлечь, в качестве остеопатов, серьёзных аналитиков-экономистов. И высоких чиновников — непременно! По-моему, убедительно. Особенно если чиновники читают «Книгоманию»…

— Читаете ли вы классиков или всё-таки больше новые книги?

— Как когда. Если сарафанное радио или (что главное) какая-то неуловимая интонация, несколько фраз из новой книжки или нового автора меня цепляют, и я чувствую — это моё, мне это нужно — конечно, я это новое читаю. Но иногда я на собственной полке вдруг замечу старый, когда-то любимый томик, я за него хватаюсь, как за воздушный шарик, и улетаю в себя же молодую. Дорогого стоит… Потом ведь порой замечаешь, что какую-то классику — пропустил. Я, например, «Моби Дика» недавно с огромным удовольствием впервые прочла, увела с полки дочери и не спешу отдавать…

Бывает, что перечитываю классику как бы по делу, но всё равно из удовольствия. Вот только что перечитала свою любимейшую, великую, хотя и небольшую, книгу — роман Киплинга «Ким». В СССР его печатали, но маааааленькими тиражами. Видимо потому, что там англичане — разведчики, а русские — подлые шпионы (дело в романе происходит в Индии в позапрошлом веке). Недавно мне позвонили из одного хорошего издательства и предложили написать предисловие к любой из книг их новой серии классики. То есть дали карт-бланш. В списке я увидела КИПЛИНГ, КИМ — и немедленно согласилась написать предисловие. С каким же наслаждением я перечитала «Кима»! А заодно — и сказки Киплинга, и его стихи…

— Если бы Вам выпал шанс прямо сейчас полететь в любой уголок планеты, то что бы Вы выбрали, не задумываясь?

— Я всегда хочу к морю. Раньше хотела к любому морю, сейчас лучше к тёплому… Нет, и сейчас к любому. Отдыхаю я только в воде и у воды. Люблю Грузию, Италию, Польшу, Японию и родимую Пермь. Кроме Грузии и Перми везде бываю редко и всё реже. Но, если честно, интересуюсь я и просто любой дорогой куда угодно. Меня лишь бы позвали…

— Поделитесь творческими планами?

— Есть некоторые предварительные планы с Первой редакцией прозы издательства «Эксмо». Если всё сложится, то к осени, возможно, выйдет книга повестей… Но вообще-то пишу когда и что хочу. Даже стихи. Они, впрочем, сами приходят. Или не приходят. Я их не подгоняю.

Анна Львовна Бердичевская — русский писатель.

Родилась в 1948 году в Соликамске (Пермский край). Детство прошло на железнодорожной станции Мулянка, где А. Бердчевская жила с матерью-художницей в клубе «Прогресс».

Затем переезд в Пермь, заочное отделение мехмата Пермского университета, работа на стройках и на Уралхимзаводе, программистом в НИИ, репортёром в городских газетах. В восьмидесятые — переезд с дочерью в Тбилиси. Там вышли первые сборники стихов («Странствие» и «Отзвук»), была написана первая проза — повесть «Не плачь, не горюй» (опубликована в журнале «Урал», премия за лучшую публикацию года). Стихи публиковались в журналах «Литгрузия» (Тбилиси) и «Континент» (Париж).

С 1991 года Анна Бердичевская живёт в Москве, была издателем, главным редактором делового журнала, главным редактором издательства «АрсисБукс». Печатала стихи и прозу в журналах «Знамя» и «Дружба народов». в Москве вышли книги: «Тихий ангел» (стихи), «Чемодан Якубовой» (стихи и проза), «МАСХАРА. Частные грузинские хроники», «Реальность. Стихи». В 2016 году в издательстве ЭКСМО вышел роман «КРУК» ((лонг-листы литературных премий «Большая книга», «Русский Букер», «Ясная Поляна»). Осенью 2017 года ЭКСМО опубликовало книгу «Молёное дитятко» (рассказы разных лет). Незадолго до этого Анна Бердичевская стала лауреатом первого сезона Международной литературной премии имени И. Бабеля.

Интервью: Александра Багречевская
Фото из личного архива Анны Бердичевской