Михаил Полюга: «Начинающим писателям стоит читать русскую классику»

Поэт и прозаик Михаил Полюга рассказывает «Охтинскому пресс-центру» о своих книгах, о любви к чтению и животворящей силе русской классики.

— Расскажите о своем детстве. Когда Вы начали писать стихи и прозу? Что вдохновило Вас на литературное творчество?

— Говорить о детстве, как, впрочем, вообще говорить о своей жизни, сложно и трудно. В письме к Вяземскому А.С. Пушкин признавался: «Не лгать — можно; быть искренним — невозможность физическая». Но можно определить главную составляющую детских лет, более всего повлиявшую на мой характер: был предоставлен сам себе. Бродил, где хотел, через окно по приставной лестнице убегал из детского сада на реку, где у сторожа лодочной станции жила говорящая ворона, в школе сбегал с уроков, чтобы посмотреть фильм «Александр Невский». Но и жёсткого родительского контроля не было — что, где и с кем; не было нравоучений и нудных назиданий. Серьёзно не наказывали, не пороли, не ставили в угол. Отчитывать за плохую учёбу, за поведение — да, отчитывали, но тут же выпускали вожжи из рук. Может, не до меня было? Более десяти лет семья рушилась — постепенно, но неуклонно, с примирениями и ссорами, пока отец и мать окончательно не расстались. О причинах развода знаю, но «быть искренним — невозможность физическая». А вот отголоски остались — в моих книгах. Но и там всё перемешано: субъективное и объективное, желаемое и действительное, видимое и потаённое. Так что лучше — о начале творческого пути.

А началось всё, как водится, с книги. Сколько помню, всегда было во мне трепетное отношение к книге — к потрёпанной, с пожелтевшими листами, читанной-перечитанной, и к новой, только что изданной, пахнущей клеем и типографской краской. Ещё не осилив азбуки, садился в кресло, перелистывал, рассматривал иллюстрации, просил почитать на ночь. Потом читал сам — сначала по слогам, а там — бегло, увлеченно, и вот уже потянуло сочинить что-нибудь самому. Так, десяти лет отроду, стал придумывать истории в духе Дюма — Майн Рида — Стивенсона. К тому времени у меня появились первые взрослые книги: утаив два рубля из скудного семейного бюджета, отец оформил подписку на Фенимора Купера. Мать закатила скандал, но в итоге какое замечательное издание мне досталось! Потом появился 8-томник А.Беляева, детская энциклопедия, — и пошло-поехало. Сэкономив денежку, бежал не за мороженым, а в книжный магазин. И тайно, пряча тетрадки от чужих глаз, пытался писать. Но, как понимаю теперь, — не о том и не так. Дюма, Купер, Стивенсон — хорошие учителя для развития воображения, но представление о настоящей художественной литературе может дать только отечественная классика. А это для меня Пушкин, Лермонтов, Толстой, Чехов, Бунин, Булгаков, А. Толстой, Блок, ранние Маяковский и Цветаева, поздний Пастернак. Из более близких по времени — Ю. Казаков, К. Воробьев, Ю. Трифонов, Д. Самойлов, В. Соколов. Можно назвать ещё с десяток имен, но смысла в этом не вижу, потому что абсолютными авторитетами, как говорится, на всю жизнь для меня остаются Пушкин, Лермонтов, Толстой, Чехов, Бунин. А их-то в молодости я читал потребительски, походя, не столько — как, сколько — о чём. Перефразируя, — как любитель выпить, а не как ценитель букета того духовного напитка, каким является истинный литературный текст. Скорее всего, из-за этого моего невежества писал я в молодости много, но не написал ничего стоящего. А когда, наконец, стал обретать свой язык, свой стиль, своих героев, — вынес все прежние рукописи в сад и сжёг в одночасье.

Первая книга вышла у меня поздно, в сорок лет, — как итог пятнадцатилетних попыток обрести свой голос в поэзии (до этого были незначительные публикации в периодике — и только). Почему в поэзии, ведь начинал с прозы? Потому, что проза не шла, написанное отлёживалось, ожидало своего часа. А вот с поэзией получилось иначе. В середине семидесятых, когда учился в Харьковском юридическом, однокурсник всучил мне билет на выступление А. Вознесенского в каком-то заводском клубе, и я пошёл — признаться, без особой охоты. Но выступление произвело ошеломляющее впечатление: такого звучания поэтической речи я никогда ранее не слышал. Немедля захотелось найти и прочесть — так ли будет восприниматься глазами то, что очаровало ухо? И я отыскал всё, что сумел, из опубликованного Вознесенским. Скажу сразу, что первоначальное впечатление осталось, хотя было несколько поколеблено: показалось, поэтика у него сконструирована, что целое составлено из деталей разных конструкторов, потому она как будто неживая. А как бы, учитывая новые впечатления, получилось у меня? Отложив прозу, я отыскал свои ранние стихотворные опусы, отринул их как неудачные и попытался писать заново. И тут случилось ещё одно событие: поспорив как-то о Вознесенском с человеком, далёким по роду службы от поэзии, я услышал: «А Маяковского ты читал?» Я уничижительно хмыкнул, и тогда оппонент дал мне на вечер «Песнь любви» — прекрасно изданную антологию любовной лирики русских поэтов. А там была «Лиличка!» Маяковского!.. Это стихотворение осталось одним из самых моих любимых, на всю жизнь. Но бессонная ночь была впереди, а в книге оказались ещё и Пушкин, Лермонтов, Фет, Блок… Так я взглянул на Маяковского иными глазами, а уже от него вернулся в Пушкину. Ну, а Вознесенский, увы, померк навсегда.

— Как Вы думаете, литература может уберечь от зла, послужить символом миротворчества? Насколько сильно искусство во время военных конфликтов (перестройки)?

— Может ли литература уберечь от зла? Сама по себе — вряд ли. Для того, чтобы смогла, она (настоящая литература, не подделка) должна лечь в благодатную почву, а почва эта — душа человеческая. Если душа готова к восприятию, например, 10 заповедей, если хочет им следовать, то чтение, например, зрелых рассказов Чехова только обогатит душу и убережёт человека от многих неблаговидных поступков, которые (по разным причинам) он мог бы совершить. Если нет, то чтение ничего такому человеку не даст, кроме изжоги или разлития желчи. Но то, что настоящая литература (как и музыка, живопись) возвышают душу, — однозначно. Как и любовь возвышают, кстати. Например, недавно перечитывал повесть Чехова «Огни», которую автор считал неудачной. Герой совершил неблаговидный поступок из тех, какие многие мужчины совершают в молодости (да и не только в молодости): соблазнил замужнюю женщину, обманул и бросил, сбежал, то есть совершил по отношению к этой женщине зло. У посредственного автора повесть была бы выстроена на сюжете и плоском морализаторстве (или, как часто бывает в современной литературе, без оного), у Чехова — на попытках понять корни зла и на раскаянии героя.

Что до силы искусства во время военных конфликтов, то мне представляется, что сила эта на первый взгляд кажется ничтожной в сравнении с жизненно важным на войне: боевыми навыками, везением, стремлением во что бы то ни стало уцелеть, выжить. Но это — только на первый взгляд. Испокон веков известно, что часто в военных конфликтах побеждают не числом, не умением, не выучкой, а силой духа. А сила духа проявляется не просто так, она — в традициях, памяти, в искусстве и литературе, в «любви к родному пепелищу, любви к отеческим гробам».

— Расскажите о своих книгах?

— Рассказывать о своих книгах — то же самое, что рассказывать о прожитой жизни: вкратце получится сухо, по-канцелярски; подробно — для людей, не читавших этих книг, выйдет тягомотно. Но попытаюсь. Всего у меня вышло 19 книг, в том числе — избранная лирика «Гроздь» и Избранные произведения в 2-х томах. Все — на Украине, кроме книги рассказов «Ребро Адама», изданной в Германии.

Распространяться о поэзии — дело неблагодарное, её надо читать. Где? В последние годы небольшие подборки стихотворений публиковались в журнале «Зарубежные задворки» (Германия), размещенном в том числе в интернете.

С книгами прозы проще: это сборники рассказов, повестей, а также роман «Прискорбные обстоятельства». О чём эти книги? О вечных темах: любви-нелюбви, жизни и смерти, тоске и одиночестве, о том, что составляет смысл жизни человеческой и что делает её бессмысленной и пустой.

Расскажу о некоторых. Вот, например, повесть «Дар напрасный»: расследуя самоубийство девушки, следователь Дергачёв невольно задаётся мыслью о смысле жизни, тайных и явных причинах суицида, о любви и предательстве, о том, что все мы ответственны за жизнь близких людей.

Роман «Прискорбные обстоятельства» — ещё одна попытка познать суть человека, его предназначение на земле, что в человеке — Божье, а что — дьявольское. В последнее время главному герою Евгению Николаевичу, от лица которого ведётся повествование, кажется, что его жизнь складывается из ряда прискорбных обстоятельств: от него ушла жена, мать внезапно и тяжело заболевает, а кроме того, становится известно, что в отношении него, прокурора, одним из спецподразделений проводятся оперативно-розыскные мероприятия. Не является ли сама жизнь этими самыми прискорбными обстоятельствами?

О книге рассказов «Ребро Адама» скажу словами московского писателя Маргариты Пальшиной, откликнувшейся в интернете рецензией на эту книгу: «Если читать поверхностно, то эта книга о любви к женщине. Но проза Михаила Полюги глубока и многогранна, его женщина становится метафорой вселенной. Через любовь и ненависть к ней мужчина познаёт не только законы человеческих взаимоотношений, но и законы существования в мире. Такая любовь становится мировоззрением, а смысл жизни видится в поиске гармонии и счастья».

Книга «Ребро Адама» — единственная, которую можно приобрести в России в интернет-магазинах.

Кроме того, некоторые рассказы и повести можно прочитать в журналах «Зарубежные задворки» и «Семь искусств» (журналы издаются в Германии, но тексты выложены в интернете). Есть некоторые тексты и на моем сайте http://michael-poluga.com.ua

— Что посоветуете начинающим писателям в России и на Украине?

— Читать русскую классику — Пушкина, Лермонтова, Толстого, Чехова, Бунина. Чтение обогатит не только духовно, но привьет вкус к языку, научит оттачивать фразу, выстраивать сюжет, думать и сопереживать, любить жизнь во всех её проявлениях. Без этого писатель — всего лишь подельщик, думающий не о вечном — о суетном. И результат в итоге будет ничтожный, суетный.

Чтение не подразумевает — подражательство, отнюдь. Своё видение мира и человека, свой стиль и язык обязательно появятся, если за душой будут культура и жизненный опыт. Просто у одних (как у Лермонтова) это случилось рано, у других — достаточно поздно.

— Каковы планы на будущее?

— Задумано многое, дай Бог здоровье, время и вдохновение осуществить. Главное теперь — чтобы не впустую, а ещё — чтобы мои книги отыскали читателя, умного, думающего и чувствующего, ещё и в России.

Полюга Михаил Юрьевич — поэт и прозаик, автор девятнадцати книг поэзии и прозы, член Национального Союза писателей Украины и Союза российских писателей.

Родился в 1953 году в г. Бердичеве на Украине. Служил в армии, окончил Харьковский юридический институт, работал на разных должностях в прокуратуре Житомирской области. В 1992 году заочно окончил Литературный институт им. М. Горького в Москве.

По результатам работы совещания молодых писателей России и стран СНГ в Ярославле был в 1996 году принят в Союз российских писателей, в 2005 году — в Национальный Союз писателей Украины.

Роман «Прискорбные обстоятельства» был включен в короткий список Бунинской премии 2015 года.

Публиковался в журналах «Студенческий меридиан», «День и ночь», «Тет-а-Тетерів», «Київ», «Бердич», «Za-Za» («Зарубежные задворки», Дюссельдорф, Германия), «Семь искусств» (Ганновер, Германия), «Соборність» (Израиль).

Интервью: Александра Багречевская
Фото: из личного архива Михаила Полюги