Поэт и прозаик Татьяна Щербина с любовью вспоминает филфак МГУ, делится мистическим опытом и советует подросткам качественные книги.
— Расскажите, пожалуйста, о Вашей учёбе в МГУ им. Ломоносова, о студенческих годах?
— Первое моё впечатление — Аза Алибековна Тахо-Годи. Её лекции по античной литературе меня заворожили. Валентина Петровна Завьялова преподавала латынь, это было вторым увлечением. Но училась я на романо-германском отделении, а не на классической филологии, и когда начала факультативно изучать древнегреческий, мои занятия с профессором классической кафедры пресекли, сказав, что программа и так большая. И с самого начала первого курса я выбрала себе Учителя, который читал нам лекции и вёл семинары по истории и теории литературы все пять лет, — Георгия Константиновича Косикова. У него же я писала дипломную работу «Миф Электры в мировой литературе». Получилось в итоге, что всё равно не отрывалась от классической филологии.
Приключения были только на первом курсе. Мне поставили двойку по истории КПСС, потому что на уроках я говорила вещи, которые знала из более авторитетных источников, чем учебник (бабушка и дед были историками). Меня прорабатывали на учебно-воспитательной комиссии, хотели выгнать, но не выгнали, а заключили со мной договор: что я не буду ходить на занятия по аналогичным дисциплинам (истмат, диамат, научный коммунизм), а мне будут автоматом ставить тройки по этим дисциплинам. Ещё у нас был инспектор курса, который заводил студенток в свой кабинет и там насиловал под угрозой лишения стипендии или исключения из университета. Когда пришла моя очередь выслушать его ультиматум, я пошла в комитет народного контроля и написала жалобу. До сих пор все считали, что инспектор непобедим, поскольку, считалось, он из КГБ, а «народный контроль» существует просто для галочки. Возглавляла его моя преподаватель языкознания Владилена Павловна Мурат. И мы с ней победили — супостата уволили.
Так что Университет был для меня не только образованием — и я с благодарностью вспоминаю почти всех своих педагогов, — но и школой сопротивления, которое, как я верила и видела, небесполезно. Это привила мне школа — французская спецшкола № 12, бывшая тогда самой либеральной в Москве. И приспосабливаться к драконовским обычаям я не собиралась.
И вот ведь сила поколения: Тахо-Годи и Мурат, которым за 90, — живы и даже работают, а Косиков и Завьялова (как и многие другие мои преподаватели) 1940-х гг. рождения умерли молодыми.
Был ещё один фактор, повлиявший на моё трепетное отношение к МГУ. В самом начале третьего курса я родила, и выбираться на занятия, в библиотеку стало целым предприятием: надо было с кем-то договариваться, чтобы посидели с ребёнком, а занималась я ночами, когда укладывала его спать. Спала очень мало, возраст позволял, но учёба оказалась для меня как бы «запретным плодом». У меня было свободное посещение, могла вообще никуда не ходить, только сдавать зачёты и экзамены. Но поехать в Университет было для меня главной радостью. Одной составляющей в моей студенческой жизни не было — тусовочной, как это стали называть позже. На это дефицитного времени было жалко. Впрочем, и на первом курсе я не была особенно общительна. Позже периоды, когда книги были важнее людей и наоборот, чередовались.
— Без чего не может жить поэт? Ваши стихи многими цитируются, они издаются. Когда пришло осознание «Я — поэт!»?
— Расскажу предысторию. Мистическую, если можно так сказать. На первом же курсе МГУ я столкнулась с парапсихологами, была свидетелем разных и по сей день необъяснимых явлений, и сама владела (научили) некоторыми практиками. Очень хотелось разгадать феномен ясновидения. Мне рассказали, что в Сухуми живёт ясновидящая, и хоть никаких «изучателей» не принимает, но попробуй, мол, вдруг получится. Звали её Иза Шавладзе. Опускаю всю нашу долгую и очень интересную беседу с ней, но вот какой был эпизод. Она сказала мне, что тем, зачем я приехала, изучением «паранормального», я заниматься не буду (сама же позволила мне присутствовать на её сеансах). И родительской стезёй (я писала все курсовые и диплом по драматургии, предполагалось, что, как и родители, стану театроведом) не пойду. И вообще, сказала она, твоя судьба ещё не началась, она начнется в 23 года.
А мне был 21, я только что окончила Университет, поступила в театроведческую аспирантуру, чувствовала себя совершенно взрослой, и будущее моё было для меня ясно как день. Писать о театре и докапываться до вопроса, что же такое время, если некоторые люди видят фрагменты того, в чём нет будущего?
Короче, была я оскорблена словами Изы до глубины души. Вывод для себя сделала тогда такой: всё, что она говорила о моём прошлом — поразительно точно, но о будущем (не только моём, но и общем, политическом) — пальцем в небо. Поскольку я была «изучателем», всё записала. Однако ошиблась. Предсказания Изы (общие) оказались верными, хотя тогда, в 1976 году, казались немыслимыми. А что касается меня, то в самом конце 1977 года, когда я уже работала в журнале, писала статьи, во мне внезапно открылся фонтан: я стала писать стихи, много, подряд.
Стеснялась этого, скрывала, родители (я тогда развелась и жила с ними) вообще заподозрили неладное, видя, что всякий раз, как кто-то из них входит в комнату, я что-то судорожно прячу в стол.
Стихи я писала и раньше, иногда, в шутку, но не сохраняла и не придавала этому никакого значения. С детства я знала и любила поэзию, но саму меня занимал язык как таковой, я искала и опробовала сочетание слов из разных регистров. Писала эссе и продолжаю писать их всю жизнь. Стихи возникли внезапно, беспричинно, как наваждение, взрыв, а осознала я себя поэтом, наверное, к 1980 году. И вспомнила тогда же, что вот, сказала мне Иза, что судьба моя начнётся в 23 года. К слову, и вопрос о времени (что меня и интересовало в ясновидении, прежде всего) никуда не делся — два моих романа, «Исповедь шпиона» и «Размножение личности», посвящены именно этому.
— Расскажите о своём детстве. Что повлияло на Ваше становление как писателя? Творческая семья, желание рассказывать истории?
— О своём детстве я написала целую книгу, повесть (или роман, как назвали это издатели) «Запас прочности». Она наполовину автобиографическая, наполовину биографическая — о бабушке. Впрочем, домыслить пришлось так много, поскольку это всё же фикшн, а не нон-фикшн, что реальные имена я изменила. В детстве, лет с пяти, я увлекалась чтением Толкового словаря русского языка под редакцией Ушакова, книгой «Легенды и мифы Древней Греции» Куна, стихами Пушкина и сказками Андерсена. И лет двадцать подряд читала безостановочно: в транспорте, на переменках, уроках физики, в антрактах, дома, иногда только с перерывом на сон. Пока не набрался объём, принесший насыщение. После падения железного занавеса «питанием» стали путешествия и кино — в течение десяти лет я смотрела по фильму в день.
В семье атмосфера была творческая, да, и приходили к нам в дом разные выдающиеся люди, и мне были интересны именно они, взрослые, некоторые совсем пожилые — они вызывали у меня особенный трепет, поскольку я сама как бы растягивалась на больший отрезок истории. А играть с детьми или с хомячками, сколько меня ни пытались заставить, было бесполезно.
— Путешествия развивают талант писателя или лучше творить в уединенном месте?
— Это кому как. Я — путешественник, много пишу о разных местах, где бываю, есть страны, в которые влюбляюсь. Первой была Франция, и у меня выходила книга о Франции, потом Греция и Швейцария — две противоположности, хотя как сказать: швейцарское государственное устройство схоже с древнеафинским, а Иоанн Каподистрия принимал участие в написании первой швейцарской конституции. У меня есть рассказы, действия которых происходят в Швейцарии и в Греции.
— Кого из писателей Вы бы рекомендовали для подрастающего поколения?
— Знаю, что поколение читает (хотя это в основном поколение не читающее, а играющее) всевозможные фэнтези, что можно понять: реальный, договорной мир описан вдоль и поперек, утопии провалились, в последнее десятилетие пишутся исключительно антиутопии. И всё же я бы рекомендовала книги, фикшн и нон-фикшн, которые рассказывают об истории, давней и недавней. Например, такие: Роберт Харрис. Империй (роман о Цицероне и Г.Ю.Цезаре); Михаил Гаспаров. Занимательная Греция; Ниал Фергюссон. Цивилизация; Нина Берберова. Блок; Джонатан Литтелл. Благоволительницы (роман).
Из современной русской прозы — Полина Жеребцова. Муравей в стеклянной банке (о чеченской войне); Евгений Чижов. Перевод с подстрочника (филигранный роман о постсоветском периоде); о будущем — Владимир Сорокин. Метель; только что вышедший роман Дмитрия Глуховского «Текст» (роман о сегодняшнем дне и о выборе).
Панорама ХХ века — в трёх тысячестраничных томах трилогии Кена Фоллетта: Гибель гигантов. Зима мира. Граница вечности. Последняя часть саги, правда, очень неряшливо переведена, но всё равно — это чтение познавательное и увлекательное одновременно.
И есть, разумеется, множество современных писателей (о классике не говорю), которых стоит читать, но у всех разные вкусы и интересы. Скажем, я осталась более или менее равнодушна к роману «Стоунер» Джона Уильямса, который стал бестселлером через полвека после его написания и которым все восхищались, но была впечатлена двумя романами Донны Тартт — «Щегол» и «Тайная история». Вообще, список бесконечен, и всегда, называя что-то вспомнившееся, сожалеешь, что назвал далеко не всё.
— Что ещё Вы хотите написать?
— У меня никогда нет планов, я не знаю, что будет завтра. В этом году у меня вышла книга избранных стихов «Хроники», в следующем хотелось бы издать книгу путешествий. Стихи пишутся сами собой, немного, но каждый год десяток набирается, думала написать цикл историй о том, как я попадала в безвыходные ситуации, и выход всё же находился. Что получится — как всегда, не знаю. В течение довольно многих лет я писала публицистику, но в последний год этот язык для меня исчерпался. Нужен новый язык описания, поскольку мы всё глубже погружаемся в мир, в котором расстройство психики — норма жизни.
Татьяна Георгиевна Щербина (родилась 15 сентября 1954, Москва) — российский поэт, прозаик, эссеист, переводчик. Окончила филологический факультет МГУ.
Книги: «Ноль Ноль» (1991), «Жизнь без» (1997), «Диалоги с ангелом» (1999), «Книга о плюсе и минусе…» (2001), «Лазурная скрижаль» (2003), «Запас прочности» (2006), «Исповедь шпиона» (2007), «Франция, магический шестиугольник» (2007), «Побег смысла» (2008), «Они утонули» (2009), «Размножение личности» (2010), «Крокозябры» (2011) и другие.
В 2012 г. репринтно изданы три самиздатские рукописные книжки 1982–83 гг.: «Новый Пантеон», «Рассказ (Вампир)» и «Пространство».
Книги стихов переведены и изданы во Франции, Канаде, Великобритании, США, Новой Зеландии.
В 80-е годы принадлежала к неофициальной культуре, в 90-е жила и работала в Германии и во Франции, в настоящее время живёт в Москве.
Интервью: Александра Багречевская
Фото из личного архива Татьяны Щербиной
Спасибо Вам! Прекрасное интервью. Мудрая женщина-поэт.